— Ты коммунист, Ток. Тебе верят, знают, что ты все правильно поймешь, поэтому комбинат решил так, а не иначе. Никто не сомневался в твоем согласии. Но если не хочешь ехать туда, иди в комбинат и там все объясни. Нам же лучше. Я же говорю тебе, что ты нам самим нужен. Или я с ума сошел, по-твоему, что добровольно отдал лучшего экскаваторщика? Ну, иди в комбинат и реши все на месте.
Ток подумал-подумал, еще раз подумал и решил ехать в Нартас.
Вот он, этот Нартас…
Едва они успели спуститься в карьер, как снегопад усилился. Зубья экскаватора только-только добрались до руды, очистив карьер от земли и камня. Это походило на азартную охоту беркута за хитрой золотой лисой. Она, красная, все свои уловки применила, чтобы избежать когтей и клюва страшной птицы. Но беркут не оставил ее в покое. Мудрый, он угадал ее следующую хитрость, опередил, ринулся из поднебесья серой стрелой, скрутил ей шею могучими когтями и впился в красное молодое мясо острым клювом. Огромным беркутом казался экскаватор, добравшийся до добычи. Теперь бы ему только грызть и грызть руду, снимая горизонт за горизонтом.
Нариман неподвижно стоял на краю горизонта. Тяжелые мысли придавили его.
«БелАЗов» мало. Но даже и те, что есть, не все на ходу. Нет гаража. Машины стоят под открытым небом. Застывают, Отогревать их трудно, хоть плачь.
Вот сейчас экскаватор работает, крушит красный камень, рвет с треском руду, грызет и грызет породу без устали. Он готов грузить ее, но нигде не видно самосвалов.
Такой труд кажется бесполезным. И в самом деле не много толку. Даже если и пойдут «БелАЗы», то они свой груз доставят на станцию и свалят там, оттуда надо грузить в вагоны, на платформы, когда придет поезд. Сколько простоев! Сколько времени и сил уходит зря! Другое дело в Сарбае. Там электропоезд ходит до самого карьера, и шагающий экскаватор сам грузит прямо на платформы. Это Нариман придумал и устроил. Здесь предстоит начинать все сначала. Железную дорогу в карьер только заложили. О шагающих экскаваторах пока и слыхом не слыхать. А стрела у обычного «ЭКГ-4» слишком коротка…
Легкие снежинки превратились в крупку и стали больно сечь лицо.
2
В тот же день после обеда началась буря. Волны колючего и стремительного снега заносили все живое. Скорость ветра достигала сорока — пятидесяти метров в секунду.
— Ну вот, началось светопреставление, — досадовали рудокопы, пытаясь продолжить работу.
Ни неба не осталось, ни земли, ни гор, ни степи. Все перепуталось — юг, север, восток, запад. Казалось, какая-то могучая сила подхватила Нартас и швырнула в бездонную точку космического пространства, на чужую, страшную планету, где нет твердой основы и синей атмосферы, только белые вихри и свист. Не похоже, что люди ходят по надежной земле. Они неуклюже летают, привыкая к космической невесомости, плавают, загребая руками, молчат и опадают, как осенние листья, не нужные дереву и не принятые похолодевшей землей. Буря оглушала.
Знаменитый белый буран, в котором всаднику не видно головы коня, а из кабины экскаватора не видать ковша, «БелАЗа», в кузов которого надо сбросить руду, словно растаял он в белой непроглядной круговерти.
— Хватит! Ничего не выйдет!
Нариман и Ток, поддерживая друг друга, шатаясь, как гуляки после долгого тоя, отыскали «БелАЗ», с трудом открыли дверку кабины и втиснулись в нее. Шофер оказался молодым парнем, примерно одних лет с Током.
— Ну, сверстник, как дела? Что, заревел белый атан, напугал верблюжий вожак мальчика, а? — пошутил он. Его звали Сашей.
Вместо ответа Ток спросил шофера:
— Ак атан, говоришь? И сколько будет бушевать этот белый верблюд?
— Ак атан, если только это он пришел, беснуется обычно шесть дней, да так, что ни конного, ни пешего не увидишь, — объяснил Саша.
— Чтоб у тебя во рту змея родила! — испугался Ток. — И ты думаешь, что жив останешься за эти шесть дней, чертова борода?
— Ты мою бороду не трогай! В таком адском холоде она только и греет.
Саша был потомком тех уральских казаков, которые когда-то осели на берегах горного озера Биликуль. Отец его был еще жив. Рыбачил на озере. Ток принялся подтрунивать над Сашей — все лучше, чем сидеть молча в невеселой круговерти пурги:
— Ах, борода ты, борода! И зачем только сел за баранку? В такую погоду нахлебался бы вкусной ухи, забрался на теплую печь и сопел бы на весь Биликуль. А тебя понесло к черту на рога.