После окончания института, устроившись на работу, Нариман месяца два снимал комнату у старой татарки. Она жила одиноко. Муж ее погиб на войне, старший сын женился и жил с семьей в другом городе, второй служил в армии. Иногда она задумчиво пела:
— Апай, зачем вы так поете? — спрашивал Нариман.
— И-и-и, сынок, не мои слова пою, мать моя так пела, — отговаривалась хозяйка.
Почему-то вдруг Нариману вспомнились последние слова песенки: «Несчастный лежит человек». Несчастный… Счастлив Нариман или нет, определится в следующую секунду. Если все получится как надо, он завалится спать. Спать. Сколько уж времени приходится спать урывками, и, во сне рассчитывая силу и масштаб взрыва, выспится и поедет вместе с Марзией к старому Ахану и сыну в Сунге. Пусть отец благословит их. Пусть мать пожелает им счастья. Говорят, напутствие стариков помогает на нелегкой дороге жизни. Если старики не будут возражать, то они заберут Ермека. Конечно, малыш должен расти у материнской груди, а то всю жизнь будет чувствовать себя обделенным. Без материнской ласки мальчик может вырасти жестоким и равнодушным.
И еще… если все получится, как рассчитано, работа пойдет споро. Поток руды хлынет из карьера. Скажут о Наримане хорошие слова. От хороших слов еще никому плохо не было.
Одно мгновение. Иногда оно уравновешивает месяцы, годы, десятилетия, венчает работу долгих лет. «Что быстрее? Мысль или скакун?» Если бы все мысли, промелькнувшие в голове Наримана, вылились в слова, получилась бы длинная книга… Нариман нажал на кнопку.
Земля дрогнула под ногами. Окна вагона затрещали, и осколки стекла со звоном посыпались на пол. В образовавшиеся отверстия хлынул морозный воздух. Нариман не шевельнулся. Странное оцепенение охватило его. Из глубин памяти медленно выплыло воспоминание о землетрясении. Нариман был тогда студентом. И почему в такие предельно напряженные и хаотичные моменты вспоминается черт те что? Ассоциация? Это похоже на каменный обвал в горах. Стоит покатиться одному камешку, как за ним увлекаются тысячи и тысячи других камней. Одна случайная мысль вызывает движение чувства, воспоминания, воскрешает в груди давно умершее…
Над карьером поднялись столбы дыма. Ничего невозможно увидеть. Как назло, нет ветра.
Еще ничего невозможно было понять, но Нариман сразу почувствовал, что случилось нечто ужасное. Его напугал толчок. Не такой он должен был быть. Не таким сильным.
Первым его порывом было со всех ног бежать к карьеру. Но он остановил себя. Случилось то, что должно было случиться. Ноги ослабли, руки дрожали, сердце стучало медленно, готовое остановиться.
Первым в контору ворвался Аманкул. Его запыленное лицо почернело. Дыхание было прерывистым, как у загнанной лошади. Ноздри зло раздувались. Под ноги ему попали осколки стекла, и Аманкул, поскользнувшись, едва не растянулся. Он пошатнулся, как ребенок, не научившийся ходить, взмахнул руками и, опершись о стенку, удержался на ногах. Жилы на лбу наполнились темной кровью и, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
— Я же говорил, Данаев! Я предупреждал! Ну, доволен теперь? Чего сидишь? Иди же посмотри на свое дело! Насладись!!
«Злорадствует, собака, — равнодушно отметил Нариман. — Не за дело болеет, а рад моему провалу. Вот накинулся, разорвать готов».
Но лицо его было спокойно, и это вывело Аманкула из себя.
— Вы что?! Уж не сошли ли здесь с ума? Устроили гром на весь свет и радуетесь этому?
Говорят, когда упал кулан в колодец, то на ухо ему прыгнула лягушка. Земля сильно дрогнула, сильнее, чем надо было. Что же случилось? Расчеты?
— Что там произошло, Аманкул?
У того глаза на лоб полезли.
— Что… что произошло? Карьер весь вверх тормашками полетел! Железную дорогу засыпало! Экскаваторы завалило! Подстанция полетела к чертовой матери! Мало вам этого? Ну, я вижу, вы от инфаркта не умрете! Идите же посмотрите!
— Люди… как?
— Люди целы, чего им сделается? Вот карьер загублен. Положение аховое, главный инженер. Что делать теперь? Я же в самом начале был против. Кто идет знакомой дорогой, тот не споткнется. Кто тих, тот и сыт. Двигались бы старым путем, и быки были бы целы, и арба бы не сломалась.