Выбрать главу

— А вы случаем уж не осудили ли Данаева заранее? — со спокойной яростью осведомился Константин Александрович Оника. — Почему «гражданин» Данаев? Почему не «товарищ» Данаев?

— Называть его товарищем у меня язык не поворачивается! — парировал Хамзин со спокойным негодованием.

— Но он же коммунист.

— Пока еще да! — с сознанием своей правоты и принципиальности отрезал Жарас.

— Товарищи, не забывайтесь! Вы не на техсовете комбината, а на заседании бюро горкома партии, — холодно прервал перепалку председатель бюро, первый секретарь городского комитета партии Бурабаев.

Члены бюро сидели вокруг стола, прилегающего к председательскому, а приехавшие из Нартаса — на стульях, расставленных вдоль стен. За столом же сидели и ответственные товарищи. Среди нартасовцев были Нариман, Антонов, Аманкул Ахрапов, Шамиль Яхин и представители железной дороги.

— Я думаю, товарищи, будет правильным выслушать и нартасовцев, прежде чем члены бюро выскажут свои мнения, — сказал Бурабаев, вытирая платком блестящую лысину. — Итак, кто будет говорить? Вы, товарищ Данаев?

Нариман поднялся с места. Чего он только не передумал и не перечувствовал за эти дни! Все в нем тряслось, когда он слушал Хамзина. Вставая, боялся, что задрожат колени от напряжения. Но страха не было и в помине. И сердце не колет. Странно, но он почему-то почувствовал уверенность. И спокойно сказал:

— Я все написал в объяснительной записке. Добавить мне больше нечего.

Первый секретарь только руками развел, как бы говоря, что ничего больше и не поделаешь. А сам посмотрел в сторону Хамзина. Того обрадовало внимание секретаря горкома, и он гордо поднял голову.

— Да, он такой, Таубай Бурабаевич! — Хамзин всем корпусом повернулся в сторону Наримана и окатил его презрением. «Он такой…» В тоне Жараса звучало, что нечего на Данаева время тратить и вообще принимать его всерьез. Следует не тянуть долго, а утвердить Жарасово предложение.

— Значит, вам нечего сказать бюро горкома партии? Как это прикажете понимать? — Брови секретаря нахмурились.

— Я полагаю, что члены бюро ознакомились с моим объяснением. Оправдываться не могу. Случилась авария. Очень большая авария. Только я сам не знаю, почему, но мне кажется, что не по моей вине она произошла. Мы с товарищами все взвесили и рассчитали. И после аварии проверили расчеты — все правильно. Но результаты оказались для нас крайне неожиданными. Что я могу еще сказать? Мы правильно действовали, но получили аварию. Почему? Не знаю.

— Есть вопросы к Данаеву?

В лице Таубая Бурабаевича больше не осталось ни капли теплоты к Нариману.

— У меня есть вопрос, — поднял руку Хамзин.

— Пожалуйста, товарищ Хамзин.

Жарас снова повернулся к Нариману всем телом и уставился на него злым взглядом.

— «Массовый взрыв» свой вы согласовали с комбинатом, представили расчеты, запросили разрешение на осуществление этой, с позволения сказать, идеи? — И он отвернулся, предоставив Нариману возможность выкручиваться.

Правое колено Наримана слегка дрогнуло.

— Что говорить? Можно сказать, что заручился предварительным согласием, а можно и не говорить так.

— Что это еще за загадки? — рассердился председатель бюро. — Говорите прямо! — Он уже не скрывал раздражения.

— Об идее массового взрыва я говорил товарищу Хамзину в личной беседе. Мне показалось, что он поддерживает ее. А проводить ее специально через техсовет комбината, представлять расчеты и ждать его решения не было времени. После бурана связь с Карасаем была прервана. Нам каждый час был дорог. Мы были уверены в успехе, и обстоятельства прижимали, вот мы и поторопились. Это правда.

— Вы меня в свои делишки не впутывайте, Данаев. Я вам не соломинка, за которую хватается утопающий. Понял, ты? Я не так уж глуп, чтобы поддерживать даже в пустяковом разговоре бредовые мысли. «Интересно, посмотрим…» Разве не это я вам говорил? А это еще далеко не согласие. И не поддержка. Сами вымазались с ног до головы и меня хотите запачкать. Зачем это? — Жарас укоризненно покачал головой, жила на его шее вздулась и опала.

Колено Наримана мелко дрожало. Он старался унять эту проклятую дрожь. Но чем больше он думал о ней, тем сильнее она становилась.