— Прочь! Прочь! Подальше!
Дыни у него были лучшие на Атшабаре. «Беспалды»! Насыщены не соком, не сахаром, а медом. Покупались они оптом по дешевке у черного, подобно корню, дехканина, которому так же трудно оторваться от земли, сдвинуться с песков Большого Бурула, как тому же корню. Куплены там, а на базаре продаются втридорога. Жарас с первого взгляда возненавидел спекулянта. Однажды он решил над стариком подшутить и привлек к своей затее Наримана.
Возле пивной на Атшабаре всегда стояли на привязи лошади. На них приезжали в город различного рода активисты с гор и из степных аулов. Сходились активисты в пивной, разговаривали и кружку за кружкой пили янтарное пиво. Лица их багровели, речь становилась шумной. А лошади все это время стояли на солнце, обмахивались хвостами, отгоняя слепней и мух, грызли удила, грызли сухое дерево коновязи. Никто и не думал напоить их, корму задать.
Жарас подошел прямо к лошадям и наловил целую горсть слепней. Потом кивнул Нариману, и они снова отправились на кавун-базар. Кустистые брови старика почти полностью закрывали глаза. Он, как обычно, дремал. Рядом стояла его арба, к которой был привязан холеный серый осел. Перед ним лежала охапка свежего клевера. Старик ухаживал за своим ослом лучше, чем иной хозяин за аргамаком. Каждая шерстинка блестела, как серебряная. Жарас подкрался к ослу и, делая вид, что хочет погладить его, выпустил на волю слепней. Те расползлись по ослиной шкуре, расправили помятые крылышки и впились в тело несчастного животного. Осел сначала подергал кожей, пытаясь согнать слепней, потом принялся скакать и лягаться и, совсем обезумев от боли, заорал и бросился бежать, волоча за собой арбу. Старик вскинул брови на лоб и открыл рот от удивления. Потом он коротко вскрикнул и кинулся в погоню за взбесившимся ишаком. Кто мог подумать, что он в состоянии бегать так быстро да еще делать огромнейшие прыжки? Только что он сидел, словно каменный идол, и вдруг резво помчался меж рядов, размахивая руками.
Жарас подхватил две дыни и побежал в противоположную сторону. Перед операцией они договорились, что Жарас схватит две дыни, одну заберет у него Нариман и они разбегутся в разные стороны, чтобы погоня разделилась, и если поймает, то не обоих. А пойманный не выдаст. Стратегия! Но Нариману стало жалко старика, который никак не мог остановить своего скакуна, успевшего основательно побить арбу, и он крикнул Жарасу:
— Да брось ты эти дыни! Пропади они пропадом!
Теперь этот базар ушел в прошлое. Место осталось. И воспоминание. И только. Нет базара. И длиннобрового старца нет. С тех пор прошло немало лет, а он уже в те годы был дряхлым. Может, покинул этот мир в полной уверенности, что жил праведно и аллах непременно даст ему пропуск в эдем.
Когда возвращаешься в родной город через десять лет, понимаешь выражение: «Народ обновляется каждые полвека». Меняются даже высокое синее небо да бурая широкая степь. Во многих местах пришлось побывать Нариману, разные земли объездить, но он всегда помнил небо над родным городом. Для него оно было особенное. Но то, что видели детские глаза, не видели теперь глаза взрослого. Небо было как небо.
В детстве его все удивляло. Город, увиденный впервые. Первое кино. А сейчас, кажется, не осталось ничего, что могло бы удивить его так глубоко, как в детстве. Скорее всего это плохо. Нет уже той детской радости от непосредственного восприятия новизны. Все знакомо, все привычно, а привычка порождает равнодушие. Необходимо хоть изредка возвращаться в детство.
Вдруг пробудился фонтан, выстрелил в небо светлую струю, она раскрылась прозрачным огромным цветком и высыпала на сидящих в сквере миллионы холодных жемчужин. Смешливая девичья стайка разбежалась с визгом и хохотом. Встал и Нариман. Остановил проезжающее такси. Ему вдруг захотелось заехать на минутку в интернат. Ехал, смотрел на изменившиеся улицы, изменившихся людей. Только речушка, которая оторвалась от Таласа, все еще не очистилась за десять лет и по-прежнему катила свои глинистые воды через весь город. И течение ее неспешное, ленивое, тоже не изменилось. Он оставил такси у ворот и вошел во двор, испытывая странное волнение. Этот дом когда-то принадлежал богатому купцу. Обнесенный высоким дувалом, он был отгорожен от всего мира, пока сюда не вселили детей…