Однако не было в случившемся никакого чуда. Неверной, но смелой рукой схватился Адиль за оголенный конец провода, по которому бежал ток мощностью в шесть тысяч вольт. Как порох, вспыхнул и сгорел человек, пропитанный спиртом.
Ток спрыгнул с высокой подножки экскаватора, увидев под столбом разбросанные вещи. Ему показалось почему-то, что Адиль должен быть там. Со всех ног припустил Ток к столбу, когда чей-то крик отбросил его назад. Возможно, крикнул Аскарбаев:
— Назад!
И Ток вернулся.
У столба лежали оплавившиеся железные кошки.
— Что же получается? — тихо спросил Сембин, который за минуту осунулся и смотрел на всех ввалившимися глазами. — Выходит, ток не был отключен?
Взгляд его блуждал по лицам, пока не остановился на Ахрапове и Аскарбаеве. Только тогда пришел в себя Ахрапов. Холодным взглядом мазнул он по глазам Тока, словно не узнавая его и не понимая, чего хочет от пего этот человек.
— А? Что ты сказал? — И он кинулся к газику, в котором была рация.
Через короткое время из машины послышался его крик:
— Подстанция?! Подстанция, был ли отключен ток на линии восьмого экскаватора?
— Нет, — отозвался дребезжащий голос, — линия не отключена.
— Но почему? Почему?!
— Потому что заявки нет, — миролюбиво прохрипела рация.
— Какого черта! Как нет заявки?!
— Так и нет, — спокойно ответил голос.
— Слушай, тут случилась беда. Человека убило током, понимаешь? Почему же не отключили, собаки?! — Ахрапов застонал и с такой силой ударил трубкой по дверце машины, что мембрана отвалилась. Рация захрипела, смолкла.
Как раз в это время подоспел Нариман. Люди смотрели на его растрепавшиеся волосы, мокрый спортивный костюм, тяжелые лыжные ботинки, переглядывались и молчали.
— Что здесь случилось? — задыхаясь, спросил Нариман.
Никто ему не ответил.
— Скажите же наконец, что произошло!
И тогда отчаянно заголосил Ток, пиная носком кирзового сапога мелкие камни под ногами:
— Потеря-я-яли братишку-у-у! О-о-о, Ади-и-иль!
Он раскидывал ногами камни, словно хотел отыскать там Адиля, или след его, или знак, что-нибудь, что могло бы объяснить то нелепое и жуткое, что ворвалось в их жизнь. Тупой нос его сапога уперся в смерзшуюся коричневатую бумагу. Взгляды людей, которые стояли, не смея поднять глаз от земли, невольно приковались к этой бумаге. Ток резко повернулся и пошел прочь. Бумага осталась лежать на земле, трепеща под ветром.
Побледневший Нариман поочередно оглядел столпившихся людей.
— Линия была под напряжением?
— Да, и сейчас под током, — буркнул нехотя Аманкул.
— Шесть тысяч! — с ужасом сказал Нариман, ни к кому не обращаясь. — В милицию не сообщили?
— Нет, — резко бросил Аманкул. — К чему это? Его не вернешь…
— Но это подсудное дело! Надо заявить…
— Заявить, что покойный не дал заявку на отключение линии? Знаю, чего ты добиваешься. Затаил зло и теперь радуешься, что подвернулся удобный случай?! На беде человеческой свое благополучие хочешь построить? Смертью товарища спекулируешь? Не выйдет! Не позволим! — истерично принялся кричать Аманкул, багровый от злости. — Знаем, какая собака смердит в твоей подлой душонке!
— Абеке! Не болтай того, о чем пожалеешь потом! — нахмурился Нариман.
— Нариман прав, надо немедленно сообщить о случившемся в милицию, — рассудительно сказал Аскарбаев, — доложить руководству комбината. За случившееся придется нести ответ. Своими руками сотворили беду, своей шеей поплатимся. Это справедливо. Вот так, товарищ Ахрапов. Мы виноваты! Схватили пьяного человека за шиворот и силком притащили на работу. Да еще на слово ему поверили, что дал заявку на отключение.
— Не был он пьяным! — вскинулся Аманкул. — Мне он показался вполне трезвым.
— Ой-бой! Его перчатка! Уронил ее, видать, несчастный! — вскричал вдруг Ток, показывая рукой на то место под столбом, где лежала резиновая перчатка.
— Конечно, он был пьян. Разве схватился бы трезвый монтер голой рукой за обнаженный провод?
— Даже если в перчатках работать, то под таким напряжением шанс остаться в живых равен нулю, — печально заметил Нариман.
— Да вон его сундучок стоит! — неожиданно громко раздался голос Саши. В его словах можно было услышать надежду на то, что хозяин непременно вернется к своим вещам.