Мы проделали изрядный путь по еще не раскисшей дороге. Одна за другой отстают от нас скалы, черные, бесснежные, — камни Керегетаса. Они справа. Слева тянутся горы Каратау. Впереди Манас.
Проехали и Ибрай-сай, самый глубокий овраг Мынбулака. На дне его долго лежит снег, спрессованный вьюгами. К весне снег подтаивает снизу, и под твердым настом образуются пустоты — целые пещеры и лабиринты. В них и проваливается скот. Сначала рвется, пытаясь выбраться, потом смиряется, слабеет… Сквозь ледяную корку пробивается зеленое солнце, и все вокруг кажется весенним лугом. Зима умеет утешать свои жертвы. Однажды весной пропала козочка деда Бейсалы. Отыскалась она, когда в сае сошел весь снег. Козочка паслась с крошечным козленком, которого родила в ледяных палатах. А корова старухи Пияш погибла. Провалилась и замерзла. Аксакалы пожалели одинокую Пияш, единственный сын который был на фронте. Они сказали, что нет ничего нечистого в мясе замерзшего животного, ибо вода чиста в своей основе. А лед — та же вода. Они разделили мясо и собрали деньги с каждого дыма. На собранные деньги старухе помогли купить другую коровенку.
Уснула, что ли, матушка Арзы? Молчит все. Слышится только фырканье осла да треск ледяной корки на дороге.
Видно, задумалась старая о своих детях. Какими же были Орха и Ноха? Плечистые, красивые, яснолицые мужчины. Представительной была совсем недавно и сама матушка Арзы, но с тех пор, как началась война, она сильно постарела.
Я то и дело заглядываю ей в лицо: может, догадается хоть слово сказать. Но молчит матушка Арзы. Тогда я не выдерживаю:
— Апа, далеко еще?
Арзы подняла голову, как человек, оторванный от сладкой дремы, огляделась вокруг.
— А! Да это Чонкара. Еще довольно долог наш путь. К самому подножию Манаса добираться будем. И Коксай минуем.
Ни одной живой души не видать кругом. Ни конного, ни пешего. В небе плавными кругами ходят черные орлы. Кроме этих царственных птиц, не видно ни пташек в небе, ни мышей в поле.
Дорога кремнистая, твердая. Весело бегут ишачки.
— По этой дороге уезжала из родного аула твоя старшая матушка, — сказала вдруг Арзы, уставшая от собственного молчания.
— Какая матушка?
— Старшая сестра твоего отца была отдана замуж за киргиза по имени Нурали. К нему мы и едем. Да будет ей пухом земля и видятся счастливые сны! Да-а. Отдали ее в чужой аул, а ей, видно, очень трудно было привыкнуть к обычаям другого народа. Тосковала и мучилась бедняжка. Киргизы переваливают горы на летние свои кочевья, и путь их проходит через перевал по узкой тропинке. Голову подымешь — над тобой мрачный утес навис. Вниз глянешь — бездна темная молчит. Всем известно, что говорят о таких дорогах таджики: «На такой тропе путник подобен слезе на реснице». Стоит коню сделать неверный шаг — и пропасть ринется навстречу несчастливой человеческой душе. Успеет ли сказать в предсмертной тоске человек: «Алла-гиакбар»? Страшные дороги в горах. И сказали киргизы:
«О коки, надо завязать глаза казахской келин».
Иначе могла голова закружиться, и упала бы она в пропасть. Вот чего видела в жизни твоя старшая матушка, мир праху ее. Прожила жизнь. Старик ее жив до сих пор. Он тебе зятем приходится, жезде, и ты, как приедешь, дерни его за ухо. Имеешь полное право, — добродушно пошутила бабушка, коротко рассмеявшись.
— Арзы-апа, почему уехал в эти места Медетхан? — решился я задать вопрос, который долго мучил меня.
Мать часто говаривала: «Брат твой Медетхан в киргизской стороне живет». — «Почему же он там? Почему не с нами?» — спрашивал я, но она только вздыхала в ответ. Иногда даже плакала.
Вот и матушка Арзы тяжело вздохнула:
— О бедный мальчик, от твоего вопроса родились нелегкие воспоминания…
Она помолчала, а потом тихо заговорила:
— Я уже рассказывала, что большую апу выдали замуж в эти края. Ее младший брат — твой отец Мурат, да будет радостна его душа в садах аллаха! Потом идет Амрекул… Ты же знаешь дядю Амрекула? Ну, да что это я говорю?! Ведь тебе в то время еще и года не было. И Медетхану тоже… м-да. Так вот, любил Амрекул ездить к сестре в гости. Иной раз на целое лето уезжает к киргизам на джайляу. Ездил он, ездил да раз украл девчонку Шарбан, дочь одного киргиза по имени Османалы. А девка-то, оказывается, была за другого просватана. Шум поднялся. Аллах свидетель, чуть не дошло до кровопролития между казахами и киргизами. С трудом все уладилось. «Я своей волей пришла. Не нужно из-за меня ссориться», — сказала девушка. Эти ее слова решили дело. Иначе никак не соглашался на мировую Османалы. А чем все это кончилось? Ай-ай-ай! И то сказать, красоты необыкновенной была девушка, без единого изъяна. Ох, и хороша была! В наших сердцах алым саксаульным огоньком зависть горела к ее красоте, жгла и не гасла эта зависть. Что там говорить. «Если достаток у тебя, родичи завидуют. Если нет у тебя, ничего не дадут». Мало было таких, кто бы не завидовал счастью Амрекула и Шарбан. Или чей-то недобрый глаз зло призвал, или язык ядовитый, но через год после вашего рождения умер твой дядя Амрекул. Если я не запамятовала, было это в осень 1933 года…