-И каково же наказание?
-Смерть. – Коротко ответила Гера, почему-то поклонившись.
Анахель нахмурился, «Неприятная система» - подумал он, и начал рассуждать, предполагая, что он, возможно, уже на прицеле у команды ликвидации.
«Нет, я ведь всё ещё прохожу испытание на вступление в семью, так что возможно, я защищен, пока что»
Он окинул взглядом Геру, и та вздрогнула, Анахель вздохнул, и согнул руку, смотря на свои пальцы, все кольца были на месте,смотря на эти кольца, он вспомнил чем занимался, потому спросил.
-А где предметы, с которым я работал перед тем как… ну…
Гера кивнула и ушла, почти убежала, вернувшись с небольшим мешком, в котором была партия мазей, и зеркало, с девятью рунами.
Анахель осмотрел зеркало и улыбнулся, подобную красоту он не сможет повторить ещё три месяца как минимум.
Он вернул предметы в кольцо, и параллельно этому процессу достал пять золотых.
Он поставил их на тумбочку, рядом с нетронутой похлёбкой и сказал. –Это за беспокойство. – Сказал он и кивнул головой.
Изначально он хотел оставить больше, но последний отрезок разговора смазал впечатление, которое из изначально приятного, превратилось в смешанное.
Он ещё раз кивнул, на этот раз тверже, и встал, ноги ещё немного дрожали и казались ватными, но до своего дома он дойдет, так что причин заставлять Геру чувствовать себя неспокойно больше нет.
-В следующий раз можете не помогать, вдруг это привлечет к вам ненужное внимание. – Сказал Анахель напоследок, понимая, что и без его совета – Гера будет обходить Анахеля десятой дорогой, но женщина кивнула, провожая его воодушевлённым взглядом.
Глава 16
Анахель не переживал и не торопился.
Доступ к внутреннему духовному пространству ему закрыт, так же, как и возможность заниматься рунным искусством, и если он пренебрежёт откатом, срок от трех месяцев – может увеличиться.
Потому Анахель сконцентрировался на своей второй профессии – алхимии.
В рунном искусстве первый условный рубеж он прошел – девять слов творения, и не обычных, а составленных в предложение, что во много раз сложнее чем начертание простых девяти слов.
Теперь, обещал себе Анахель, он должен сотворить снадобье, с чистотой хотя бы в половину, или произвести мазь, чистую на сто процентов.
Это так же является неким Рубиконом, только в алхимии.
Анахель старательнее отчищал травы, усерднее перемешивал ингредиенты, и не отводил от субстанции взгляда до тех пор, пока она не застынет, это не помогло, мази всё ещё оставались с примесями.
Анахель закусил нижнюю губу, и с отчаянным вздохом откинул голову вверх, всматриваясь в небеса.
Он поиграл в гляделки с солнцами несколько минут, и вернулся к работе.
Он решил не приниматься за снадобья, ведь травы необходимые для их сотворения – значительно сложнее, и требуют более тщательной обработки, так что пока он не сотворит стопроцентно чистую мазь – мечта о половине чистоте снадобья так и останется мечтой.
Работа продолжалась два месяца, с каждым днем искусство оттачивалось, ровно, как и фехтование.
Каждый раз, когда Анахель чувствовал усталость – он брал в руки меч и нож, и отдыхал, после чего продолжал творить мази.
Несколько раз у него получилось отчистить травы полностью, но на общий результат это не повлияло, конечный продукт оставался грязным.
Анахель был терпелив, хоть раздражение и подкатывало после каждой неудачи, итогом стала учащенная тренировка с клинком.
Во время до автоматизма оточенных движений, он думал, и рассуждал о том, что он может делать неправильно, и всё сильнее в нем назревало желание пообщаться с другим алхимиком, который знает явно больше Анахеля.
«Может, - думал Анахель, - он поделится со мной своим опытом, за звонкую монету конечно, только вот, насколько звонкая монета должна быть?»
Завершающий взмах, и вперёд отправился порыв ветра, с шелестящим, закладывающим уши гулом – разбившийся о стену.
Анахель вздохнул, и от него разошлась рябь воздуха, пространство наполнилось бритвенной остротой его меча и ножа, и неуловимые для обычного взгляда порывы – подчиняли себе ветер, который и сам становился острее бритвы.
Анахель подчинил себе весь воздух в его пространстве, и удерживал контроль над ним, пока его руки не задрожали, и не выронили клинки от бессилия.