Священник прочитал все положенные молитвы, присутствующие бросили на крышку гроба по пригоршне земли, которую тут же смыло дождем. Неподалеку, в том месте, где Шерман-драйв делает резкий поворот на юг, одетая по последней моде женщина укладывала голубые и желтые лилии к подножью памятника. Водитель в ливрее держал над ее головой большой черный зонт. Рядом, вцепившись в руку шофера, стоял мальчик лет восьми. На нем был темный костюмчик, ветер настойчиво теребил его челку, и мальчик недовольно хмурился.
У могилы Неизвестного солдата густо толпились туристы. Несмотря на подбитый тонким сукном плащ, который вместе с пиджаком выдал ему секретарь, Трейси поежился от холода.
Последний раз скрипнула лебедка, гроб лег на дно могилы. Двое дюжих молодцов, опершись о ручки лопат, сосредоточение созерцали горизонт.
— Что ж, — тихо обронил Директор, — вот и все. Трейси повернулся, чтобы уйти, но Директор придержал его за руку:
— Пусть вначале разойдутся остальные. Нам некуда торопиться.
Трейси внимательно посмотрел на Директора, потом бросил взгляд за его спину: элегантно одетая женщина уже выпрямилась. Она взяла из букета одну лилию и протянула ее мальчику. Обняв ребенка за плечи, она слегка подтолкнула его, и они пошли прочь. Она что-то прошептала ему на ухо, мальчик остановился, вернулся к памятнику и бросил лилию рядом с остальными цветами. Немного постояв у могилы, мальчик догнал мать. Сейчас Трейси видел, что она очень молодая. Слишком молодая, чтобы быть вдовой.
Трейси отвел взгляд. Муж этой женщины не должен был умирать, как не должен был умирать и Луис Ричтер. У отца было еще шесть месяцев жизни. И все они принадлежали ему. Но Луису Ричтеру не суждено было ими распорядиться. Жизнь и смерть, две особы, известные своей непредсказуемостью, в особенности, последняя: стоит отвлечься, а она уже тут как тут и изо всех сил наносит удар.
— Нам осталось обсудить еще один, последний вопрос, — Директор повернулся к Трейси. — У меня для тебя есть задание.
— Как вы сказали, я больше не член семьи.
— И, тем не менее, ты был одним из нас. Так же, как твой отец. Все эти годы он верил в наше дело, верил в нас, верил в наш долг перед отечеством. Он понимал всю важность и значение нашей роли.
— Означают ли ваши слова, что я этого не понимаю?
— Мы не рассматриваем наших людей как индивидуумов, Мама. Когда-то ты сам это понимал. Мы многоголовы, но тело у нас одно. — Несмотря на сгущавшуюся темноту, глаза Директора сверкали. — И когда одна из голов заболевает и это угрожает телу, ее немедленно отсекают. — Трейси пристально посмотрел ему в глаза. — Я говорю о Киме. Он стал изменником, с ним надо покончить.
— А я было подумал, что вы решили дать ему уйти.
Директор кивнул.
— Совершенно верно. Он преступил черту, и я позволю ему уйти. Навсегда. За другую черту, откуда нет возврата. Его необходимо ликвидировать. Но эта операция может поставить под удар Фонд, а я не могу, не имею права рисковать, — он поднял воротник плаща и повернулся спиной к ветру. — Поэтому его должен устранить ты: ты не член семьи.
— Вы сошли с ума, — Трейси отпрянул от него, словно поскользнувшись. А ведь секунду назад он твердо стоял на ногах! — Я не наемный убийца. Подите прочь!
— Олл райт, — неожиданно согласился Директор, — именно так я и поступлю. Но прежде скажу еще кое-что. Убив твоего отца, Ким преступил черту. Внезапно поразившее тебя малодушие не спасет его. Он убил одного из членов семьи, таких вещей мы не прощаем.
— Ким? — шепотом переспросил Трейси. — Ким убил моего отца? Но почему?
— Понятия не имею. Мотивы меня не интересуют, важен сам факт.
— Скажите же наконец правду! — воскликнул Трейси. — Я должен знать правду!
— Правда состоит в том, что Ким убил твоего отца. Зверски, жестоко, по-садистски, — Директор направился через поросшую травой лужайку, увлекая за собой Трейси. — Он пытается каким-то образом лишить тебя свободы маневра, между вами существовала какая-то связь. Я не знаю, в чем здесь дело, но результат налицо, и результат страшный. С этим надо кончать!
Крупное тело Директора вздрагивало, лицо постепенно наливалось кровью.
— У меня нет более убедительных доводов, чтобы ты наконец решился и ликвидировал его. В мире не может быть для тебя убедительнее довода! — сорвался на крик Директор. — Что ты теперь скажешь?! По-прежнему хочешь спасти его? Ради чего? Позволь мне тебе напомнить, что именно ты настоял, чтобы Ким был принят в Фонд, твое мнение оказалось решающим. Ты знал его лучше — даже сейчас я не имею о нем той информации, которой в то время располагал ты. И, если помнишь, я согласился с тобой. Но настало время исправить ошибку. Твою ошибку. Какое будет решение?
Вот она та самая guid pro guo, подумал Трейси, Директор умеет взымать долги.
— Какие у вас доказательства, что это был он?
— В отмеченный судмедэкспертом промежуток времени, когда вернее всего наступила смерть, один из жильцов дома видел, как в квартиру твоего отца вошел человек с азиатскими чертами лица.
— И это все?! Только на основании этого вы приговариваете человека к смерти?
— Это не все. Мама, — глаза Директора гневно сверкнули. — Ты помнишь инцидент, который произошел в Бан Me Туоте в начале тысяча девятьсот шестьдесят девятого года? В отряд Кима проник вражеский агент. Вьетнамец, которому дали имя Чарли. Ким доверял ему, и какое-то время он оправдывал это доверие. Как оказалось, он нанес группе Кима непоправимый ущерб: троих его людей забили, словно скот, предварительно вытащив из них совершенно секретную информацию.
Директор замолчал. Когда он заговорил вновь, голос его был абсолютно невыразительным; он сложил зонт и подставил лицо под струи дождя, которые текли по его лицу, будто слезы:
— Ты помнишь?
— Да, отлично все помню. Я был тем офицером, который возглавлял операцию, и потому возмездие зависело только от меня.
— И какое ты принял решение?
— Ко мне пришел Ким и буквально на коленях умолял, чтобы я позволил ему лично привести приговор в исполнение.
Сейчас они стояли едва не наступая друг другу на носки и нахохлившись, как готовые сцепиться петухи.
— И какое же было твое решение? — рявкнул Директор.
Трейси на мгновение закрыл глаза:
— Ким привел приговор в исполнение.
— Ким привел приговор в исполнение, — эхом отозвался Директор. — Совершенно верно. Но в начале было следствие, не так ли? Которое также провел Ким, припоминаешь? Семьдесят два часа подряд, семьдесят два часа изощреннейших пыток. На четвертые сутки мы знали ответы на все наши вопросы к председателю: степень угрозы отряду, какие операции он провалил, какую информацию успел передать.
— Я все помню. У Кима это получалось лучше всех. Он знал свое дело и понимал в нем толк.
— Это уж точно, — согласился Директор и снова раскрыл зонт. — А знаешь ли ты, каким именно образом он привел приговор в исполнение? Тот приговор, который вынес ты?
— Не помню.
— Шевели мозгами! — почти грубо выкрикнул Директор.
Трейси записывал все показания предателя на магнитофон, следовательно, присутствовал на допросах, которые вел Ким.
Кажется...
— Он медленно задушил его куском стальной проволоки, — глядя широко раскрытыми глазами на Директора отчетливо произнес каждое слово Трейси. — Он стягивал ее концы до тех пор, пока проволока не врезалась в позвоночник.
Директор облегченно вздохнул:
— Хорошо, — прошептал он, — очень хорошо. Значит ты помнишь. — Он подошел ближе. — А теперь подумай. Именно так был убит твой отец.
Трейси почувствовал, что задыхается. Руки его сжались в кулаки.
Директор пристально смотрел на него, не отрывая глаз от лица Трейси.
— Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали, — потребовал Трейси.
— Все, что угодно. — Директор повернулся, уже намереваясь уходить.
— Когда ваши люди в Гонконге соберут мои вещи в отеле «Принцесса», напомните, чтобы они не забыли забрать из сейфа гостиницы небольшой сверток.
— Считай, что он уже у тебя в кармане, — улыбнулся Директор. — Если хочешь, побудь немого один. Я буду ждать тебя в машине.