Он взял коробку с пирожными, которую она так и не успела открыть. Укладывая ее в корзину, он сам с удивлением обнаружил, что по картону расползлись мокрые пятна — следы его слез.
Из открытого окна такси веял жаркий ветер, и Макоумер снял смокинг. Белая хлопковая рубашка прилипла к спине.
— Жаль, что такси не снабжено кондиционером, да, Макоумер? — осведомился Монах. — А без пиджака полегче?
— Ветер очень горячий. Монах кивнул.
— Летом здесь тяжело. Но к этому быстро привыкаешь.
Такси выехало из французского квартала, теперь они оказались в северной части старого китайского города.
На улице Анрен такси остановилось, и Монах протянул водителю пригоршню монет. Макоумер подумал, что вряд ли Монах дал старику на чай.
Они вышли из машины. Перед ними, за белой стеной, темнели кроны деревьев.
— Сад Ю, — объявил Монах. — Пойдемте. Он провел Макоумера в сад. Там было совершенно пустынно.
— Я себя здесь чувствую так, будто совершаю какое-то преступление, — сказал Макоумер.
— Чепуха, — Монах уверенно вел его вперед. — Здесь сейчас лучше всего, — он скривился. А днем просто невыносимо. Столько народа! Совершенно невозможно насладиться красотой и покоем.
Они повернули, и перед ними вырос проход в стене, увенчанный драконом.
— Здесь около тридцати павильонов, — с оттенком гордости произнес Монах. — Их строительство началось в тысяча пятьсот тридцать седьмом году, во времена династии Минь... — Он огляделся. — Так, где бы нам лучше укрыться? Слишком большой выбор, — глаза его вспыхнули. — А, вот там, — он показал рукой, — на мосту Девяти поворотов. Там замечательный чайный домик, правда, боюсь, сейчас он закрыт, — он хихикнул. — Но нам так и лучше, правда?
Они уселись на прохладном каменном парапете. Вокруг них шелестели, шептались деревья.
Монах раскрыл наконец свой пакет, достал оттуда бутылку «Столичной», раскупорил ее.
— Ну что ж, — объявил он, — ради этого стоило потерпеть. Китаец вытащил из пакета и два бумажных стаканчика, налил почти до краев, протянул один Макоумеру.
— А не кажется ли вам, что мы несколько забегаем вперед? — ехидно осведомился Макоумер.
Монах взглянул на него.
— Мой дорогой Макоумер, вы проехали полмира, чтобы встретиться со мной. Вы хотите заключить сделку, и только я вам могу в этом помочь. Так неужто мы покинем Сад Ю, не испытав здесь ни малейшей радости? Думаю, это будет неправильно, — он поднял свой стаканчик. — Выпьем.
Макоумер понял, что выбора у него нет. Он сделал маленький глоточек, а Монах залпом опорожнил треть стаканчика.
— Перейдем к делу, — Монах в предвкушении потер руки. — Семь исламских фанатиков, как вы понимаете, стоят немалых денег.
— Это мне хорошо понятно.
— Их надо найти, вывезти и соответствующим образом настроить.
— И непременно говорить с ними на их языке, — добавил Макоумер. — Это очень важно. Они ни в коем случае не должны догадываться, что их действия поправляют какие-то иностранцы.
Монах торжественно кивнул.
— Это ясно. И вполне выполнимо... Тоже за определенную цену, — он поудобнее устроился на парапете. — Скажем так: семь миллионов, по одному за каждого.
— Нереально, — Макоумер покрутил стаканчик. — Я готов предложить два миллиона.
Монах взглянул на Макоумера так, будто тот нанес ему смертельную обиду. Издал какой-то странный звук, напоминающий рык.
— Шесть миллионов. Ниже я спуститься не могу.
— Три.
— Пять с половиной.
— Да это вдвое больше, чем они стоят! — заявил Макоумер.
Макоумер вновь наполнил свой стаканчик.
— Тогда нам лучше прекратить разговор.
— Но я не могу заплатить больше, чем четыре миллиона.
— Платите пять, и можете считать сделку заключенной, — Монах выпил водки.
Макоумер раздумывал. Пять миллионов — это больше, чем он предполагал заплатить. Но, с другой стороны, Монах на дальнейшие уступки не пойдет — он это чувствовал. И разве у него есть другой выход? Ему нужны эти люди... Время не терпит.
Он кивнул.
— Хорошо. Их надо доставить в два приема: сначала одного, затем еще шесть человек. Вы знаете сроки. Тринадцатое августа и двадцать третье декабря.
— Ну, сказано, значит сказано! — вскричал Монах, допил водку и немедленно налил себе еще. — Что ж, я рад, что все решено. Честно говоря, терпеть не могу этап переговоров — я люблю само действие. Мне нравится сводить концы с концами: вот это дело!
— Единственное стоящее дело — это война, — ответил Макоумер. — Особенно остро это чувствуешь в вашей стране, — он немного боялся обидеть Монаха, но считал, что выпитое за день дает ему право высказаться, наконец, откровенно. — У меня здесь все время мурашки по коже бегают. Здесь повсюду бродят призраки прошлого.
Монах кивнул.
— Да, это верно. Слишком многие погибли, исчезли целые семьи, исчезли без следа.
— Значит, вы это тоже понимаете.
Монах глянул на него с удивлением:
— Понимаю что? Макоумер засмеялся:
— Я хотел сказать, что, слава Богу, вы правильный человек. Потому что я несколько волновался на ваш счет. На лице Монаха появилось странное выражение:
— Да? А что вас беспокоило?
— Я думал: а вдруг вы — коммунист.
— У торговца не может быть политических пристрастий, — Монах слегка покачал головой. — Я просто не могу себе это позволить.
— Но вы лояльны по отношению к режиму. Значит, вы до определенной степени поддерживаете его политику.
Монах смотрел поверх головы Макоумера на пышные ветки старого дерева гингко.
— Говорят, этому дереву четыре сотни лет, — он вздохнул. — И порой мне кажется, что и мне — четыреста. Я видел, как они появлялись и как они исчезали. Все сильные и смышленые. Но конец у всех был одинаков, и с каждым умирала частичка меня самого.
— Но вы все еще живы, — отметил Макоумер. — И все еще жаждете.
Монах глянул Макоумеру в глаза:
— Но у меня никого не осталось. Когда-то у меня была жена, была любимая дочь. Их больше нет. Их поглотил Китай.
— Не понимаю, — Макоумер подлил Монаху водки.
— Когда-то, давным давно... Или мне только кажется, что давно? У меня был брат. Сильный человек, могущественный человек. И он ненавидел американцев. — Монах поднял стаканчик. — Правительство нашло ему применение. Они подготовили его, запустили в дело. Он сразу же добился успеха. Такого успеха, что от него потребовали вербовки новых агентов.
— Когда это было? — спросил Макоумер.
— В шестьдесят седьмом, — Монах прикрыл глаза и глотнул еще водки. Наверное, он уже основательно надрался, подумал Макоумер, и пододвинулся поближе: вдруг Монах скажет что-то такое, что потом можно будет использовать против него? Макоумеру нравилось собирать информацию, компрометирующую информацию. Это давало ему власть над людьми.
— И что случилось? — осторожно спросил он. Вопрос Макоумера вернул Монаха к действительности.
— Среди тех, кого он завербовал, была одна женщина. Красавица. Она была полукровка, наполовину кхмерка, наполовину китаянка. — В голове Макоумера что-то зашумело, словно какая-то страшная птица прошелестела крыльями. — Он ее обучил, и она стала одним из самых ценных агентов. Она была хитрой, талантливой и полностью лишенной морали.
Вы должны понять: мой брат был человеком идеи. Он никогда не бывал удовлетворен сегодняшними достижениями, он всегда смотрел вперед. И эта женщина натолкнула его на интересную мысль. Он внедрил ее в подразделение сил особого назначения, расквартированное в Бан Me Туоте. — Макоумеру показалось, что внутри у него что-то оборвалось. Он до боли прикусил язык, чтобы не сбить Монаха с темы. Сердце его бешено колотилось, и когда он наконец заговорил, ему показалось, что язык присох к гортани.
— А как... — он еле справился с голосом, — как ее звали?
— Ужасно, ужасно... — казалось. Монах не слышал вопроса. — Это было так ужасно, что я старался выбросить все, с этим связанное, из памяти. — Он вздрогнул. Макоумер боялся пошевельнуться. — Да, как ее звали? Тиса, вот как. Брат заслал ее туда с приказом завязать как можно больше интимных связей с американскими офицерами.