Очутившись в зале ресторана, Трейси нашел столик и, перекрикивая шум, сумел сделать заказ. Оглядевшись, он понял, что является единственным здесь представителем Западной цивилизации. Он отужинал холодным «пьяным» цыпленком в остром винном соусе, а затем ему подали рыбу, которую тут же, у него на столике, зажарили на спиртовке. Третьим блюдом был горячий благоухающий жасминовый чай. Все было превосходно. А как же иначе? Лучшая в мире кухня — шанхайская.
Позже, бродя по улицам и прислушиваясь к болтовне на кантонском диалекте, он наткнулся на ночной клуб, из открытых дверей которого доносилась громкая музыка и слышались взрывы смеха.
Трейси вошел внутрь и в полумраке холла увидел телефон-автомат, рядом с раздевалкой для гостей. Гардеробщица приветливо улыбнулась ему. По телефонному справочнику он нашел номер Мицо и снял трубку.
После четвертого гудка ему ответил женский голос.
— Могу я поговорить с Мицо? — спросил Трейси на кантонском.
— Боюсь, не удастся, его нет дома, — женщина, явно китаянка, говорила непринужденно, почти весело. — Могу я узнать, кто его спрашивает?
Трейси назвал себя.
— Когда увидите Мицо, — сказал он, — передайте ему, что сын следует по стопам отца.
— Не понимаю, — голос ее стал настороженным, веселость исчезла.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Трейси, — вы просто передайте Мицо эти слова, вот и все.
— Для этого мне надо как минимум увидеть его, — сейчас d ее голосе уже звенели льдинки, — но я не могу вам сказать, когда это произойдет.
— У меня к нему весьма неотложное дело.
— Очень жаль.
— Лучше пожалейте Мицо. В один из пяти следующих дней я планирую вскрыть главное хранилище в центральном банке Шанхая. Поможет он мне или нет, неважно, я все равно это сделаю, но в любом случае о причастности Мицо к ограблению станет известно, я об этом позабочусь, уверяю вас. А если меня возьмут, считайте, что вина его, а, следовательно, и наказание, удвоятся.
— Не вешайте, пожалуйста, трубку, — голос ее дрогнул, — кажется, кто-то открывает дверь.
Трейси наблюдал за девушкой в гардеробе: это была изящная луноликая китаянка, иссиня-черные волосы ее были собраны на затылке в толстый пучок. Она умела двигаться, и прекрасно это знала. Она видела, что он рассматривает ее, и прижала тонкий указательный палец с длинным наманикюренным ногтем к губам, затем девушка томно улыбнулась и направила палец в его сторону. На кончике его Трейси увидел след яркой губной помады.
— Мистер Ричтер, вы слушаете?
Трейси утвердительно кашлянул.
— Прошу прощения за задержку. — Голос снова был веселый, сейчас в нем слышались даже чувственные нотки. — Я проглядела блокнот деловых встреч мистера Мицо и могу с уверенностью сказать, что завтра у него будет время встретиться с вами. В двенадцать тридцать. Вы знаете, как добраться до Жокей-клуба?
Трейси сказал, что знает, и пообещал быть к назначенному времени. Они повесили трубки одновременно.
Гонконгский королевский Жокей-клуб помещался на Стаббз-роуд и был практически встроен в восточный склон горы Николсон. Перед двумя высокими корпусами клуба находились беговые дорожки ипподрома и гаражи с залитой гудроном подъездной площадкой. Это было не самое красивое место на острове — от клуба и до самого залива тянулись бесчисленные многоквартирные дома, чудовищные по архитектуре и обшарпанные снаружи и изнутри.
Именно здесь, в клубе, и была сконцентрирована власть и сила колонии — многие граждане прекрасно знали, что клуб и семьсот его членов контролируют все бега и правительственные лотереи, единственный легально разрешенный игорный бизнес в Гонконге. Все благотворительные акции проводились на доходы клуба, а также из фондов, финансируемых правительством, часть средств поступала из налогов на ставки игроков, часть волевым решением изымалась из касс лотерей. Его превосходительство губернатор Гонконга, возможно, и считался правителем колонии, но реальной властью обладал лишь Жокей-клуб.
К горе Трейси добрался на джипе. Его проводили на крышу клуба, где находились конюшни и обнесенные высоким забором тренировочные площадки для четырехсот скаковых лошадей. Удивляться этому не приходилось: в изрезанной горами колонии невозможно было найти ни одного мало-мальски большого участка с ровной поверхностью. Приходилось использовать крыши.
Поднявшись на крышу, Трейси двинулся по косому проходу влево. Пахло конюшнями. Обнаженные по пояс тренеры вели поджарых лошадей по внешней и внутренней дорожкам. На противоположной стороне, за тренировочным кругом, располагалось здание, где жили служащие конюшен.
У парапета стояли двое. Они с интересом наблюдали за бегом жеребцов по внешнему кругу. Оба — азиаты, тот, что ближе к Трейси, был невысок ростом, но очень широкоплечий, с чудовищно перекаченными, как у культуриста, мышцами и громадной, словно футбольный мяч, головой.
Подойдя ближе, Трейси понял, что этот человек — не китаец. В Гонконге полно жителей самого разного происхождения: чиу-чоу из материковых районов, тибетцы и монголы с гор, китайские мусульмане, туркмены и туркестанцы, а также беженцы из Пекина и провинции Шантунг. Здесь все они считались китайцами, отличаясь при этом друг от друга не только физически, но прежде всего философскими, религиозными и культурными традициями. Но этот человек не был похож ни на кого из перечисленных типов.
Он — японец, понял Трейси. Это показалось ему странным, и Трейси насторожился. Когда-то, до начала второй мировой войны, Шанхай был открыт для всех, власти никому не задавали вопросов и не вмешивались в деловые операции чужаков, даже если те занимались откровенно грязным бизнесом. Придя к власти, коммунисты прихлопнули осиное гнездо, и теперь отбросы со всего мира потянулись в Гонконг, а за ними и те, кто был в неладах с законом у себя на родине. Вероятно, это один из них, подумал Трейси.
— Мицо-сан, — он слегка поклонился коротышке, — для меня большая честь встретиться с вами.
Эту фразу Трейси произнес на кантонском диалекте. Японец отвел взгляд от жеребца и внимательно осмотрел Трейси.
— Это он, Нефритовая Принцесса? — спросил он.
Стоявшая рядом женщина кивнула:
— Я узнаю голос.
— Вы назначили мне встречу довольно странным образом, мистер Ричтер, — у Мицо был очень высокий, почти как у женщины, голос. — Но поскольку вы человек с Запада и, вероятно, недавно в колонии, я на вас не сержусь.
Некоторое время он молча рассматривал Трейси.
— Однако я считаю, что вам следует извиниться перед леди. Боюсь, вчера вечером вы ее перепугали, — на лице его появилось неприязненное выражение. — Весь этот ваш рассказ о бомбах и сейфах... — Он покачал своей непропорционально крупной головой. — Даже не могу поверить, что вы наговорили все это всерьез.
— Если бы вы не поняли, о чем речь, вряд ли вы согласились бы встретиться со мной, — спокойно произнес Трейси. — Но, как бы там ни было, я приношу леди свои извинения. Мне просто надо было пробиться к вам.
Мицо развел руками:
— Боюсь, мир теперь живет по таким законам. Чем популярнее человек, тем больший на него спрос и тем тщательнее он должен оберегать себя от вторжений.
— Жизнь вообще вещь не самая приятная, — в голосе Трейси звучал с трудом скрываемый сарказм.
— Если вы демонстрируете свою независимость, молодой человек, — жестко произнес Мицо, — то вы рискуете потерять лицо. Но такая потеря вряд ли вас волнует, — он издал низкий горловой звук. — Вы, люди Запада, все одинаковы. Американцы, англичане, французы. Для меня вы все на одно лицо.
Он повернулся к беговой дорожке.
— Видите этого жеребца, мистер Ричтер? Он стоил мне столько, сколько средний житель Гонконга не зарабатывает за всю жизнь. И знаете, что? Он стоит каждого цента, которые я за него уплатил. Он летит как ветер и всегда финиширует первым. Больше от него ничего не требуется.