И поскольку Киеу напал на Трейси сбоку из почти непроглядной темноты, он вынудил его использовать принцип «Движущейся тени», оказавшийся весьма эффективным средством против кокиу-нагеКиеу.
Киеу, полагая, что уже понял манеру ведения боя Трейси, увидев его ярко выраженный атакующий дух, нанес ему не сильный, но чрезвычайно болезненный фиксированный удар под ребра, и Трейси пришлось по ходу поединка менять тактику.
Принцип «Движущиеся тени» означает проведение атакующей серии, когда ты не видишь противника: это вселяет в него неуверенность, и по его реакции можно судить о его бойцовском духе, ибо он ошибочно считает, что понял глубинную природу твоих действий. Но в действительности «Движущаяся тень» заставляет противника раскрыть свой собственный замысел.
Так произошло и на этот раз. Трейси отразил атаку Киеу и нанес ему контрудар. За счет резкого броска бедер он получил выигрыш в силе и провел обратный удар ногой, один из множества уро. И сразу же после этого нанес два стремительных боковых удара ногами, успев удивиться тому, сколь неэффективными они сейчас оказались. Однако, среагировав на следующее движение Киеу, он начал понемногу понимать, в чем дело, и его прошиб пот.
О сложнейшей методике концентрации и управления внутренней энергией чикара-вай чиаТрейси прочитал в ветхой книге Джинсоку, которая называлась «Риуко-номаки», «Книга дракона и тигра». По словам старика, это было самое древнее письменное изложение тайн боевых искусств.
На чикара-вай чиав той книге был лишь намек, автор отказывался подробно описывать ее чудовищные возможности, так как понимал, сколь опасна она может оказаться, если к ней получат доступ люди агрессивные и недобрые.
Энергией чикарабредили все, посвятившие жизнь боевым искусствам – концентрация внутренних сил требовалась и бойцам айкидо, и сумоистам, и остальным. Что же произойдет, вопрошал автор «Риуко-номаки», если эта нечеловеческая энергия получит выход?
Как противостоять ей? Возможно ли экранировать ее? Трейси терялся в догадках. Но исход борьбы должен – обязан! – решиться прямо сейчас. Он подарил Лорин кольцо с бриллиантом, потому что был уверен, что вернется. Но сейчас Трейси уже ясно понимал, что этого не будет. Он не вернется.
Но продолжал бой. Он провел серию ате-ваза, пытаясь сбить дыхание противника, но энергетический уровень Киеу был слишком высок. На грани отчаяния, он обрушил на него йотсу-теи попытался поймать ногу Киеу на болевой захват.
Но чикара-вай чиасвела все его усилия на нет, и Трейси обнаружил, что лежит на полу. От первого удара Киеу ныли ребра. Он совсем ослаб, не было даже сил сделать глубокий вдох.
Киеу медленно сдавливал его. Трейси ощущал резкий звериный запах его пота, последним усилием изнемогающих мышц он попытался противостоять нечеловеческой силе противника. Но луноликое лицо Киеу продолжало медленно надвигаться на него. В этом лице не было ни ненависти, ни гнева, лишь триумф победителя. Как сказал камбоджиец, он избавился от этих эмоций, оставив их подыхать в недобрых стенах дома Макоумера.
В лице Киеу отчетливо читалось лишь то, что составляет квинтэссенцию настоящего бойца: одержимость победой и полное слияние тела и разума. Но было что-то еще, что-то потаенное, на первый взгляд неразличимое – что-то вроде жемчужины, чистоту которой можно разглядеть только вблизи.
Трейси не мог бы определить это как священный огонь, но в спокойствии Киеу было нечто мистическое, астральное: это было спокойствие светлого неба или светящегося изнутри моря.
И в это мгновение на Трейси обрушилась волна боли, она захлестнула его, и он начал погружаться в черную пучину. В этой пучине он лениво совершал сужающиеся круги, пока вдруг тело его со страшной скоростью не ринулось вниз, и все исчезло.
Лорин остановила свой «форд-мустанг» на обочине пыльной дороги, которая уходила куда-то в бесконечность мимо убранного поля. Съехав с дороги, она загнала машину под развесистый дуб.
На противоположной стороне поля она отчетливо видела дом Трейси, на фоне почти черного неба он казался игрушечным. Они часто сюда приезжали. Лорин помнила все ночи, проведенные под этой крышей – здесь ее отпустило чувство вины, она смогла наконец нормально разговаривать, но как же все быстро кончилось! Потом она снова взбрыкнула, словно ее восприятие действительности так и не изменилось после встречи с Трейси.
Выпрыгнув из полицейской машины у самого Манхэттена, она приняла окончательное решение. Все время, пока Трейси разговаривал с Туэйтом и Уайтом, она не сводила глаз с его осунувшегося, почерневшего лица. Она не могла избавиться от образа Трейси, выходящего из дома Макоумера. И когда ей стало совершенно ясно, что он опять задумал, Лорин решила: с меня довольно. Мысль о том, что ей придется еще раз дожидаться минуты, когда перед ней возникнет его безумно усталое лицо, или, что еще хуже, так и не дождаться этой минуты, приводила ее в ужас.
Но проснувшись поутру в пустой квартире, Лорин подняла глаза и увидела игру света на потолке спальни. И в ту же секунду услышала знакомые звуки Вест-сайда: сливающиеся в единую какофонию бесчисленные сигналы клаксонов, лай собак, визгливые крики на испанском и португальском, вопли изнывающих от одиночества котов, грохот мусорных баков, плач младенцев. И вдруг поняла, где надо его искать.
И снова заснула, умиротворенная, не видя, как розовые лучи солнца осторожно заползают к ней на подушку.
Она решила подойти к дому именно с этой стороны, потому что поле отчетливо просматривается из окон и люди Туэйта, уже, несомненно, прикрывшие остальные подходы к Трейси, с этой стороны не ждут никого.
Оказавшись здесь, она понимала, что следует делать. Она зашла слишком далеко, чтобы оставаться пассивным наблюдателем. Вполне возможно, что Трейси сейчас умирает.
От этой мысли ноги ее задрожали, участился пульс. Что ее ждет?
На подкашивающихся ногах Лорин шла по полю. Узнают ее люди Туэйта или нет, Лорин не волновало: они не могут выдать свое присутствие и, следовательно, не остановят ее.
Лорин добралась до большого раскидистого дерева, от дома ее теперь отделяло не более ста футов. Предстояло решить, откуда лучше войти: через главные двери или сзади, черным ходом.
Никто не попался ей на глаза, вокруг было тихо. Идиллия, подумала Лорин. Куда вот только подевались кузнечики? Лорин взялась за ручку двери черного хода, и в ту же секунду кузнечики снова затрещали.
Она осторожно приоткрыла раму с сеткой от мошкары и скользнула в образовавшуюся щель. Потными пальцами повернула бронзовую ручку внутренней двери. Она оказалась не запертой, и Лорин переступила порог кухни. Некоторое время она стояла неподвижно, прислушиваясь к звукам дома, привыкая к полумраку. Еще когда она брела через поле, стемнело окончательно, но там ей освещала путь луна. Здесь же было очень темно.
Вспомнив планировку помещений, она сделала шаг вперед – шаг совсем маленький, всего несколько дюймов, и в этот момент услышала какие-то звуки. Они доносились справа, судя по всему, из гостиной. Стараясь не шуметь, скользя ногами по полу, Лорин направилась в ту сторону.
Лорин уже отчетливо слышала эти звуки, напоминавшие утробное ворчание хищника, который после долгой погони все-таки настиг свою жертву и теперь готовился к пиршеству.
Лорин вошла в гостиную. В окна заглядывала луна, лучи ее, словно блуждающие огни, отражались на полированной мебели; один из таких лучей лег у самых ног Лорин, и она решала, каким бы образом перехитрить его.