- Ужас, - пристыжено опускаю глаза. – Значит, уехал? – повторяю глупо.
- Да! – Александр умолкает на секунду. – Ангел мой, - поучает отцовским тоном, притягивает и гладит по голове. – Андрей - сильная личность. Неординарная, влиятельная, могущественная. Женщины сходя с ума из-за него. Говорить, как опасно в него влюбляться – бессмысленно, да и не в силах уберечь. Помни, подлетая к огню, можно опалить крылья.
- Не стоит, - вырываюсь из объятий, встаю. Мне больно, обидно, тошно. Иду на выход, но на пороге оборачиваюсь: - Ты сам для этого сделал много…
Шатаюсь по квартире будто сомнамбула. Принимаю душ. Бесцельно брожу, непонимающе разбираю вещи. С Никитиным не говорю. Он переживает – часто натыкаюсь на него. Задумчивого, пасмурного, но мне тяжелее, хуже, больнее...
Включаю телевизор. Диктор вещает последние новости. Опять проверка ЖКХ, затапливает жителей Амура. Криминальная хроника. Быстро сменяются кадры. Фотка трупа на весь экран. Опухшее синевато-зелёное лицо. Глаза заплывшие, губы искажены. Несмотря на уродство и одутловатость, улавливаю знакомые черты… Вслушиваюсь: «…пролежал больше двух недель. Всех, кто обладает, какой-либо информацией, просьба прозвонить по телефону…» Вспомнить, кто это - не успеваю. Репортаж меняется. Всероссийский конкур красоты. Прямой эфир… Освещает тему женоподобный молодой человек. Вкратце рассказывает об основных конкурентках, о пройденных этапах. Прогнозы… Жюри. Не вдумываясь в смысл, смотрю, а глаз отвести не могу. Один из членов жюри… Андрей. Эпизод мелькает, и сюжет заканчивается. Я как приклеенная - гляжу не моргая. Так значит, дела важные? Не требуют отлагательств?.. Взвинчиваюсь – ну уж нет! Тварь! Мне плохо, а он девок оценивать полетел?
Что ж, докажу скотине, что Ивакина Вита достойна лучшего. Пусть он теперь довольствуется остатками, догладывает косточки!
Чёрт! А ведь правда?!. Как я опустилась так низко? Сижу дома точно неприкаянная душа! Вкуса к жизни нет! Ковыряюсь в прошлом! Про работу забыла, про себя забыла! Буду жить, и творить вопреки всему! Только, для начала к психологу обращусь.
- Александр, - кричу, на ходу стягивая ночнушку. – Мне бы к Андрею Николаевичу…
Наспех одеваюсь в джинсы, тунику.
- Зачем? – тревожится Александр, оказывается на пороге, только я успеваю нацепить второй носок.
- Поговорить! – иду мимо – Никитину приходится меня пропустить.
- Ангел мой, - маяча за спиной, бубнит вслед Александр. – Ты, случаем, опять не решила дел натворить?
- Нет! Я трезва как никогда, - понимаю, что зла. Но теперь знаю, чего хочу. Вижу цель. И добьюсь её любым способом. – Клянусь, не за таблетками! Немного ковыряния в себе никому не мешает.
- Это так важно? – недоумевает Никитин. - До завтра не потерпит?
- Зачем откладывать на завтра… - многозначительно начинаю.
- Если можно сделать сегодня, - тихо заканчивает за меня Александр. – Одеваюсь, ангел мой.
Это обращение всегда смущает, но никогда не прошу Никитина его не говорить. Признаться, больше не слышала, чтобы кто-то из знакомых кого-то называл «ангел мой». Как-то чуждо… аномально…
Глава 26.
- Ты говорил, что был знаком с моими родителями, - начинаю издалека. Мы с Александром едем к Рыбакову – он ждёт нас у себя дома.
Никитин бросает на меня задумчивый взгляд:
- Да. Я тебе рассказывал некоторые эпизоды. Пытался вспомнить самые яркие. Может, твоя память вернётся… - внимательно смотрит на дорогу. Хмурится, вновь глядит на меня: - Почему спрашиваешь?
- Да так, просто интересно, - уклоняюсь от прямого ответа. - А как они выглядели?
- Алберита – темноволосая, хрупкая красавица. Я бы сказал, даже роковая. С волевым характером, жестким и импульсивным. Михаил – высокий, крепкий, светловолосый, голубоглазый. Спокойный, рассудительный… Они были странной парой. Настолько различной и несовместимой, что окружающие не переставали удивляться – как они могут уживаться. Михаил при всей мягкости и спокойности был несгибаем в своих убеждениях – если чего решил… Лучше позволить сделать! Оказалось, он как никто сумел приструнить взбалмошную Албериту.
- Смешно ли, - натягиваю милую улыбку, а внутри неприятно ёкает. Чёрт! Очень похожи на тех… из сна-видения-глюка. - Но описываешь, будто выглядели как ангел и демон.
Никитин и бровью не ведёт, но его руки, сжимают руль сильнее. Делаю вид, что не замечаю.
- Так и было… - наконец заговаривает Александр. - Чем её покорил - неизвестно, но до встречи с твоим отцом, мама слыла женщиной с взрывным характером, непреклонной, и даже порой жестокой. А с ним преобразилась – расцвела, смягчилась. В ней открылась вторая натура, о которой многие и не подозревали. Но и Михаил изменился. Кто знал его до знакомства с твоей мамой, отметили, что она единственная, кому он позволяет из него веревки вить.
- То есть, они друг друга стоили, - сухо подытоживаю. – Странно услышать, что не папа, а мама была оторвой…
- Не то что бы оторвой, - спешит оправдать Никитин, - она была не самая смиренная и изнеженная дама. Умела постоять за себя.
М-да, копаться в психологии отношений родителей, которых толком не помню сложно, да и проблематично – слишком размыта и поверхностна информация. Сейчас бы в себе разобраться.
- Хочу домой в Гатчину заехать.
- Зачем? – бросает на меня недоуменный взгляд Никитин.
- Просто, - не знаю, как ещё объяснить – пожимаю плечами. – Давно не была…
- Нужно будет с Андреем поговорить!
Своим рассуждением Александр ставит в тупик. Недовольно морщусь и отворачиваюсь к окну. Даже такие вопросы теперь решает Зепар, будь он не ладен!..
На Васильевском острове вечные пробки. Давно укоряли Андрея Николаевича - специально далеко забрался, чтобы реже приезжали. К тому же Александр, не так быстр и ловок, как Андрей.
Пару часов толкаемся в пробках и, наконец, останавливаемся возле элитной двенадцатиэтажки, с охраняемой стоянкой.
- Вит, только не пугай! – встречает нас на пороге Рыбаков. Взволнованный, осунувшийся. От прежней уверенности, собранности - ни следа. – Тебе плохо? Опять токсикоз? Надо было меня позвать…
- Всё нормально, - чмокаю Андрея Николаевича в щеку. Пожилой мужчина заметно светлеет, приглашает в квартиру:
- Я так переживал. Места себе не находил, - закрывает дверь и машет в сторону комнаты-кабинета. Редко, но бывает, принимает меня не в главном офисе, а здесь – в уютной домашней обстановке. К тому же жена Рыбакова – очень хозяйственная. Не квартира, а произведение дизайнерского искусства. Женщина не повернута на старинных традициях – помпезных гобеленах, вязаных скатерках, рассады в пластиковых стаканчиках по всем углам. Она приверженец простоты и минимализма современности. В белоснежном кабинете кроме мягкой кушетки с подушками и места Андрея – кожаного кресла возле круглого журнального столика, есть только раскидистая пальма до потолка между пациентом и врачом и по другую сторону от шкаф с документами. Ах, да, еще шикарный квадратный ковёр с мягким, длинным ворсом. Обожаю ощущение, когда в нём утопают стопы…
Но сегодня не до того - привычным манером падаю на диван-кушетку. Закидывая руки за голову, смотрю в потолок. Уединения точно не получится – Александр, конечно, делает вид, что занят своим, - прислонившись к стене, изучает телефон, - но уверена, слушать будет если не внимательнее Андрея, то, ничуть не хуже. Прогнать же его будет значит, во-первых, обидеть, мол, доверяю меньше, чем Андрею, а, во-вторых, показать, что до сих пор не простила. Но даже если и так, Александр мне как отец, все равно злиться на него долго не получится.
- Может, чая, - Андрей, потирает руки и поглядывает то на меня, то на Никитина. Усмехаюсь: пытается выпроводить Александра, но это пустое. Лучше ему сразу стул поставить или вообще позволить сесть ко мне.
- Нет, спасибо! – отрезаю и жестом приглашаю Александра на кушетку – хорошо, она длинная. – Хочу поговорить о сне, - перехожу к главному. – Странный, долгий, красочный…
- Так, так, так, - заинтригован Рыбаков. Затворяет тихо дверь, проходит к своему креслу и присаживается: - И что в нём странного?
- Помню, когда только вышла из детдома, меня посещали видения. Их смысл оставался неясным, но некоторые вы расшифровывали: детские страхи, мечты…