— Нет. Я боюсь сказать ему.
Согнув указательный палец, Харри звонко постучал в дверь и остановился на пороге. При виде Кельнера Кайла покраснела, и, опустив голову вниз, вышла из спальни так быстро, что ему даже не нужно было просить ее оставить его наедине с Агной, которая сидела все в том же положении, — задумчиво глядя на свои руки и полукружья глубоких следов, оставленных наручниками на запястьях. Под весом Милна кровать прогнулась, и Эл почувствовала, как его прохладная рука коснулась ее щеки.
— Все хорошо? — Эдвард говорил шепотом.
Он всегда так делал, когда они оставались одни. Элисон любила эти моменты: ей казалось, что у них есть общая тайна, известная только им двоим, и больше никто не способен ее разгадать. А еще она думала, будто шепот Эдварда защищает ее от всего зла, которое только может быть в этом огромном, странном мире. Но так было раньше, а теперь она едва удержалась, чтобы снова не заплакать, сама не зная от чего именно: физическая боль уже меньше тревожила ее, а сердце… в него она еще не заглядывала.
Элисон кивнула, и крепко обняла Эдварда. Вдох застрял в груди, она никак не могла сделать выдох, — получалась только какая-то нервная судорога, и только когда Эд положил ей руку на спину, между лопаток, она смогла выдохнуть. И все-таки заплакать. Они надолго обняли друг друга, а потом Эдвард, немного отстранившись, положил руку на живот Эл, и осторожно погладил его.
От этого прикосновения девушка сжалась, и, опираясь на руки, отодвинулась от него.
— В чем дело? Тебе больно?
Он отвел руку в сторону, рассматривая бледное лицо Элис. Кудряшки снова отрицательно заплясали в разные стороны. С улицы послышался клаксон такси, и Кельнеры, поправив покрывало на кровати Кайлы и Дану, вышли из спальни, снова поблагодарили хозяев, и выглянули из маленького дома на улицу, где их нетерпеливо дожидался таксист.
Дорога до Груневальда заняла около тридцати минут, — время, которого было вполне достаточно для разговора. Но сколько бы Милн не порывался задать Элисон мучивший его вопрос, он этого так и не сделал. Однако стоило им зайти в гостиную дома Кельнеров, как слова вылетели сами собой.
— О чем ты говорила с Кайлой?
Девушка медленно повернулась к Эдварду, и устало посмотрела на него.
— Мы можем поговорить позже? Я очень устала.
Милн знал, что Элисон говорит правду, и лучше было бы не настаивать на разговоре именно сейчас, но ему не терпелось услышать ответ. Она крепче взялась за витые деревянные перила лестницы и поднялась на первую ступеньку.
— Пожалуйста, ответь мне, — Милн подошел к девушке, и крепко взял ее за руку. — Я помогу.
— Ты и так делаешь для меня слишком много, Харри. Помогаешь, даже когда я не прошу о помощи. И я очень благодарна тебе. Но сейчас… — Элисон провела пальцами по вершине скулы Милна, — …ты не можешь помочь, мне просто очень страшно.
— Они не тронут тебя! — с жаром шепнул Милн, сжимая руку Элис.
— Ну да… — она печально улыбнулась, оглядываясь на входную дверь. — Знаешь, мне кажется, что чем чаще я встречаюсь с ними, тем меньше боюсь. Хотя… — девушка прикоснулась к следам на запястьях, выглядывающих из-под рукавов пальто. — Может, мне только так кажется. Но дело не в них, Харри.
Обескровленные губы Элисон сжались в одну узкую линию, и до слуха Милна донеслись быстрые слова:
— Я боюсь рожать ребенка здесь.
Все так же стоя на ступеньке лестницы, девушка вытянулась, словно кто-то невидимый приказал ей встать по стойке «смирно!», и робко посмотрела на изменившееся лицо Эдварда. Он замолчал на несколько долгих, длинных минут, медленно прошелся по гостиной, и вернулся к ней, остановившись перед ступенькой, на которой она стояла не шевелясь.
— Что ты говоришь, Агна?
Милн покачал головой из стороны в сторону, и его виски пробил новый приступ боли, от которого он болезненно поморщился, а между его бровями пролегла ломаная линия.
— Что ты говоришь? Как ты можешь?
Эдвард взял Эл за плечи, и с такой силой тряхнул ее, что голова девушки закачалась из стороны в сторону.
— Как ты можешь?!
От крика в ушах зазвенело, и Элисон едва не упала, вовремя успев схватиться за край широких перил. Эдвард смотрел на нее в упор и не видел ее лица. Взгляд голубых глаз, сгорая тем же огнем, что уже раньше испугал Дану, смотрел в открытую только ему даль, не замечая ни Эл, ни всего остального, что окружало Милна.
— Признайся, — его голос стал вкрадчивым, и по спине девушки пробежала волна страха. — Ты просто не хочешь ребенка от меня, да? В этом все дело?
Эдвард навис над Элисон, и рассмеялся, проведя большим пальцем по ее сухим губам.
— Считаешь себя лучше меня?
Девушка нервно вздохнула и покачала головой.
— Мне страшно рожать ребенка здесь, Харри!
Эдвард был так близко к ней, что Элисон не хватало воздуха. Как не хватало сил хотя бы на попытку отодвинуть его в сторону, чтобы вздохнуть полной грудью. Голова Эл начала сильно кружиться, и она заговорила очень быстро, чтобы успеть сказать все, что тревожило ее, о чем она постоянно думала, начиная с того момента, когда узнала о своей беременности.
— Если… родится мальчик, он попадет в «Груберюгенд», а если де-е-вочка… она… станет потом рожать арийцев, словно племенная кобыла, радуясь любому, кто ее захочет и-ли… изнасилует. Ты знаешь, каково это, Харри? Тебя когда-нибудь пытались изнасиловать? Н-не… не смотри на меня так, я знаю, что многие из них… они… — не ты. Они не защищают, Харри, они калечат и бьют. И… война…
Элисон облизала пересохшие губы. Взяв Милна за воротник пальто, она слабо потянула Эдварда на себя.
— А если будет война… как думаешь… наш мальчик выживет? А девочка? Что… что ты молчишь, Кель… что ты…
Элисон смолкла, и с трудом наступив ногой на следующую ступеньку, начала медленный и шаткий подъем вверх по лестнице.