Оказалось, она провела в подвальной камере гестапо четыре часа: Эл помнила, как один из тех двоих, что забрали ее из дома, сказал об этом.
Шульц.
Это он с усмешкой смотрел на нее. Это он бросил в нее пальто. Это он дал ей пощечину, от которой на щеке Эл остался четкий след от его толстых пальцев. Это он запер ее в камере. Хотя в этом не было особой необходимости: люди, с которыми она оказалась заперта в душном подвальном квадрате, были больше похожи на бесплотные тени, чем на тех, кто способен устроить мятеж и выбраться на свободу. Новенькие, как она, еще пытались быть поплотнее, оставаться людьми, но их спесь быстро сбивали. Палками, плетью, ремнями.
В соседней камере вместо стен была решетка. Она позволяла не только хорошо слышать, но и видеть то, что происходило за ее толстыми железными прутьями. Тактика устрашения гестапо.Человек на стуле. Его руки связаны так же, как скоро будут связаны руки Агны Кельнер, — за спиной. Чтобы мог дернуться, но — не вздохнуть. Вместо голоса — бормотание воды в горле, и отчаянные попытки избавиться от железной воронки, вставленной в рот. Человек захлебывается и шипит. Пытается что-то сказать, но на самом деле только стонет и мычит.
Когда Элис, неотрывно следившую за ним воспаленными глазами, выталкивают из камеры, он все еще жив: она слышит, как он хрипит, пытаясь увернуться от воды. Но вот цвет стен постепенно меняется, — от темных, много раз крашенных, — и все-таки тайно-кровавых под многими слоями краски, — они становятся сначала синими, а потом невероятно белыми. «Значит, здесь не убивают…» — скользит в мыслях Эл.
Агну Кельнер приводят в кабинет, сажают на стул, пытаются завести скованные руки за спину. Но тот, кто позже назовет себя «Гирингом» и будет много смеяться, — «прямо как Швабра», — крикнет на Шульца и добавит:
— Не ломайте руки! Она нам нужна!
«Вы с ума сошли, юнкер?» — звучит в ее памяти голос Эдварда.
Элисон морщиться, пытаясь вспомнить, когда он сказал эту фразу. Ну конечно. Дахау. Она видела, как он испугался, когда охранник замахнулся на нее: с какой силой он вцепился в руку мальчишки. Еще чуть-чуть повернуть, и… «Гиринг» ударил ее, рассекая бровь, и теплая кровь невесомо побежала вниз, красиво приземляясь каплями на белый воротник платья.
Кап-кап.
Как, как?
— Как вас зовут?
«Министр» ходил взад и вперед как метроном, — так громко стуча сапогами, что ей хотелось попросить его сесть. Она как раз собиралась сказать ему об этом, как дверь открылась, и в затхлый смрад кабинета ворвался воздух из коридора. Эл постаралась повернуть голову влево, ближе к зазвучавшим голосам. Опять не получилось. Почему он ей не верит? Агна, Агна, Агна. Она уже столько раз назвала свое имя, и так громко, как только могла. Слушая свой голос, говорящий про Агну-Агну-Агну, Элис мысленно хвалила себя: только Агна. Эл нет. Эл никто не любит.