— Даан, уйди — дальше я сам, — из подсобки вышел бородатый бродяга, неопрятного вида. Он вытер замаранные в саже руки об тряпку и сел на прилавок, перед Адамом.
— Этот парень чист, можешь не беспокоиться. Я за ним проследил, он как выпавший из гнезда птенец, не представляющий, что делает. Что, удивлён бродяге, который и указал тебе на этот магазин? Тогда я скажу тебе больше, я даже знаю кто ты. Многообещающий адепт, пользующийся покровительством самого Папы Римского, ещё и любовник Лины Вудс, протеже переметнувшегося к тамплиерам мастера-паладина. Что, думаешь ты первый, кто хочет мира между людьми и магами? Первый, кто не считает обделённых силой людей за животных? — покрытое густой растительностью лицо бродяги зашевелилось, наверняка растянувшись в улыбке. Точно сказать было нельзя, Адам только видел, как пришли в движение засаленные немытые волосы. Это и были шестерёнки? Те самые шестерёнки, которые собираются изменить мир? Пока что увиденное вызывало только жалость. Удивляла только их осведомлённость.
— Жаль, ты не попытался связаться с нами прежде, чем натворил глупостей, — вздохнул бродяга, — нам бы пригодился ещё один человек в верхушке ордена.
— Я… больше не мог видеть то, что они делают с людьми. Вы слышали, что тамплиеры сделали в Рацибуже? Я столько крови в жизни не видел. До сих пор не могу забыть крики. А всё ради чего? Чтобы преподать урок тефтонцам, показать кто главный. Сколько ещё людей должно умереть из-за вседозволенности магов? — Адама прорвало. Поступать так было не разумно, но парень уже просто не мог держать это в себе. Ему хотелось выговориться, он нуждался в том, кто его выслушает.
— А-а-а, вот оно как… идеалист. Редко к нам попадают такие как ты, — бродяга отломал кусок пухлой, хрустящей булки, — обычно тебе подобные умирают раньше, чем попадают к нам, — незнакомец протянул Адаму половину булки. Парень с благодарностью принял её, набросившись как оголодавший коршун. Он не ел несколько дней, держась только благодаря своей силе воли.
— А вы? — не прожевав хлеб спросил Адам.
— Что я? — немного повернул голову бродяга, — можешь звать меня Часовщиком. Адам поперхнулся хлебом, едва сдерживая смех.
— Пафосно, правда? — в голосе бродяги звучала улыбка, — к сожалению прозвище себе не выбирают, а ко мне оно за многие годы уже прилипло. Мне иногда кажется, что именно «Часовщик» моё настоящее имя…
— А какое настоящее? — проглотив остатки булки спросил Адам.
— Всему своё время птенец. Пошли, накормим тебя настоящей едой. Чтобы стать сильным адептом нужно много кушать…
Диармайд глядел на отблески костра вдалеке. Поваленное бревно, поросшее кудрявым мхом, приятно щекотало ладони. Отчётливо чувствовались запахи прелой листвы, влажной земли и чего-то ещё неосязаемого, но невероятно приятного и успокаивающего.
Парень заметил два синих огонька по правую руку.
— Не получилось. Я услышал, как ты крадешься, ещё когда ветка треснула под ногой в трёхстах метрах отсюда. Обойти лагерь по кругу было правильным решением, но над ловкостью и лесной ходьбой нужно ещё поработать.
— Мне двадцать девять лет, а я чувствую себя девчонкой, впервые самостоятельно выбравшуюся на прогулку в город, — Николь села рядом, от неё пахло лимонными цветками и лесом, приятный, не навязчивый аромат.
— Кто научил тебя так выживать на дикой природе, отец? — поправив волосы спросила она.
— Нет… предок. Думаю, ты догадалась уже, я инкарнация Диармайда из легенды. Ходить по лесу и драться я научился по памяти предка, нет, так будет неправильно сказать. Я получил инструкцию, знал, что и как нужно делать, потом мне оставалось только опробовать полученные знания на практике и сделать их своими.
— Ну… я не была уверена. Но ты и не особо скрывал это, особенно в последнее время. Имя Диармайд не самоё распространённое, а я знаю про легенды северных англов. Клара обожала эту историю, она казалась ей просто невероятно романтичной, — с тоской сказала Николь.
— Нет там никакой романтики, — Диармайд нахмурился и сжал желваки, вспоминая видения прошлого, — она использовала его, как отговорку, не желая выходить замуж за заплывшего жиром старика, едва способного стоять на ногах. Я видел ту ночь, когда Грайне одурманила Диармайда, вынудив его заняться с ним сексом. Я помню, как он сопротивлялся, из последних сил хватаясь за остатки самоконтроля. Не знаю, что было дальше… генетическая память обрывается в тот момент, когда был зачат предок, продолживший мою линию крови. Наверное, родной дядя загнал его, как собаку, и убил, а ребёнок каким-то образом спасся, продолжив линию крови клана О’Дуйвне, — Диармайд говорил почти неосознанно, спонтанно и искренне. Он никому кроме Лу и Нико не рассказывал об этом. Николь замерла, боясь прервать его монолог. Его слова казались искренними, полными тоски, которую она была неспособна понять.