Том подозревал, что истинная сущность его друга была где-то посредине между двумя крайностями, что вечный оппортунист Арчи изобрел свою собственную манеру разговора, позволявшую ему жить в двух мирах, не становясь частью ни одного из них. Трюк был ловкий, хотя никто, кроме Тома, пожалуй, не мог этого оценить.
— Сегодня вы с Доминик ужинаете со мной, помнишь? Ну и закачу же я пирушку.
— О черт, — Арчи шлепнул себя рукой по лбу, — прости, приятель, совершенно из головы вылетело.
— Арчи! — рассердился Том. На Арчи нельзя было положиться: вечно одно и то же. — Мы же только на прошлой неделе об этом говорили. Ты же обещал.
— Знаю-знаю, — виновато заторопился Арчи, — я, честное слово, забыл и… знаешь, сегодня игра у Эпплса. Большие ставки. Вход только по приглашениям. Я не могу это пропустить.
— Скажи лучше, не хочешь. — В голосе Тома звучало разочарование. — Что, подсел, да?
— Да нет, это так, для смеха. — Арчи чересчур выразительно потряс головой, словно надеялся убедить не только Тома, но и себя. — И потом, знаешь, я малость соскучился. Все эти предметы искусства и так далее… не хватает адреналина, знаешь ли.
— Я думал, ты завязал, потому что у тебя уже по горло было этого адреналина.
— Да-да, конечно, — подтвердил Арчи, — но, знаешь, иногда я скучаю.
Даже Том иногда не мог поверить, что десять лет они с Арчи общались только по телефону. Таковы были правила Арчи, когда он был его прикрытием, и Тому не оставалось ничего другого, как им следовать. Кроме того, это было разумно. Если бы один из них погорел, все, что осталось бы от их сотрудничества, — имя и номер телефона.
Все закончилось, когда Арчи решил прервать конспирацию, чтобы убедить Тома поменять род занятий, когда они оба еще были в игре. Эти неловкие, обставленные множеством условностей переговоры привели к тому, что их непростые поначалу взаимоотношения переросли в крепнущую дружбу, хотя оба они все еще изучали границы индивидуальности друг друга, пытаясь выявить преимущества взаимного доверия и открытости, и все больше узнавали друг в друге ту самодостаточность, которая на протяжении десяти лет берегла обоих от тюрьмы и провала.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Том. — Я и сам иногда скучаю. Значит, придется нам ужинать вдвоем. Вот Доминик расстроится.
Арчи приподнял брови.
— Это вряд ли.
— О чем это ты? — нахмурился Том.
— Да ни о чем, так, — пожал плечами Арчи, — кстати, она рассказала мне про объявления.
— Да, — угрюмо кивнул Том, — похоже, Ренуик позарез нужен не только ФБР.
— Тебе это как? Ничего?
— А какая мне разница? Он заслужил.
Они вышли с территории рынка и шли по Парк-стрит к машине Арчи. Хотя паб на углу был полон, толпа начала редеть, и Том был рад, что уже нет нужды кричать в полный голос, чтобы быть услышанным. Они шли мимо небольших товарных складов, под слоями грязи, осевшими за долгие годы на их стенах, еще можно было прочитать канувшие в Лету названия предприятий.
Арчи вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Курить он начал сравнительно недавно. Том относил эту его привычку на счет тоски по криминальному прошлому. Арчи нелегко было выдержать стресс от того, что приходится быть честным.
— Ну что там в Штатах? Выяснил то, за чем ездил?
— Угу. — Арчи кивнул, и по тому, как он отвел взгляд, Том понял, что ему не хочется говорить на эту тему.
— А как Прага? Не зря съездил?
— Может, и не зря. Слышал когда-нибудь о художнике по имени Биляк?
— Биляк? Карел Биляк?
— Он самый. — Том давно уже перестал удивляться широте познаний Арчи во всем, что касалось торговли предметами искусства, а особенно картинами. Это была одна из причин, отчего его можно было считать одним из лучших профессионалов.
— Конечно, я о нем слышал. А что тебя интересует?
— Знакомая фамилия, но никак не могу вспомнить, где я ее слышал. Это вот его работа? — Том залез в карман и вынул фотографию, которую дал ему ребе.
Арчи несколько секунд внимательно ее разглядывал.
— На такую не всякий позарится, верно? — Он вернул фотографию Тому. — Да, это, может, и он. Бледный тон, размашистые мазки, смазанная перспектива. Но поскольку я их никогда не видел, стопроцентной уверенности у меня нет.
— В каком смысле «никогда их не видел»?
Арчи затянулся сигаретой.
— Биляк был наемный художник. Старательный, но дарования, как видишь, среднего. Здесь портрет нарисует, там пейзаж — вот и месячная рента. В 1939 году один эсэсовец, стремясь выслужиться, заказал ему портрет дочери Гиммлера Гудрун, чтобы подарить своему шефу.