— Есть еще пожарный лифт; он не отключается, надо только уметь его открыть. — Гехт повертел перед носом Ренуика маленький ключик на цепочке. — Настоящие пожарные прибудут сюда через минуты три. Как только это произойдет, спустимся в подвал и пройдем через площадку для парковки. В суматохе никто и не заметит, что куда-то делись пятеро пожарных.
Гехт достал из кармана коробку спичек, потряс ее, чтобы убедиться, что она полна, и встал лицом к открытой входной двери.
— Можно? — попросил Ренуик.
— Конечно. — Гехт кивнул и улыбнулся. — Вам, похоже, это доставит удовольствие.
Ренуик в последний раз с омерзением посмотрел на громоздкую мебель, бежевый ковер, золотые подушки и коричневые шторы. Затем чиркнул спичкой.
— Вы даже не представляете какое.
Глава 29
Китцбюэль, Австрия
7 января, 15.32
Арчи потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что именно он увидел, но когда он это понял, ему почти захотелось обнять Марию Ламмерс.
Это был маленький витраж — один на всю церковь. Размещался он в нижней части центрального окна. На нем был изображен замок — точная копия того, что был на фотографии из тайника Вайссмана.
— Давно он здесь?
— Это подарок моего дяди. В память о тете.
— А когда она умерла?
Мария покачала головой.
— Еще до моего рождения. Пятьдесят пятый, пятьдесят шестой. Рак. Он приходил сюда молиться за нее.
— Не возражаете, если я это сфотографирую? — помолчав, спросил Арчи.
Она нервно оглянулась, но, увидев, что в церкви никого, кроме них, нет, пожала плечами:
— Ja. Да. Как хотите.
Арчи снял с плеча цифровой фотоаппарат, который одолжил ему Том, и сделал несколько снимков. Слепящая белая вспышка в полумраке церкви показалась странной, неуместной.
Витраж был, без сомнения, современным: с гладким стеклом, без волнообразных изъянов и погрешностей конструкции, как то было характерно для более ранних образцов. Тем не менее он был исполнен в классической манере и изображал замок на холме, кружащих в вышине птиц и склонившиеся над ручьем деревья.
Сделав достаточное количество снимков, он снова повернулся к Марии:
— А чем занимался ваш дядя?
— Он был профессор в Венский университет, — с гордостью ответила она, — старейший из германских университет в мире.
— Преподавал?
— Физику.
— А перед этим? Во время войны?
Она фыркнула — весело, но и с раздражением:
— Ха. Вечно вы, англичане, говорить про войну. Это есть навязчивая идея, ja?
— Нет, видите ли…
— Дядя Манфред не воевал. — Она пожала плечами. — Он так сказал. Слишком молодой.
Разговаривая, они подошли к выходу из церкви. Предчувствуя порывы ледяного ветра, Арчи поднял воротник.
— Последний вопрос, — вдруг вспомнил он, — посмотрите, пожалуйста. Вы здесь никого не узнаете?
Он протянул ей фотографию трех мужчин в эсэсовской форме, найденную в доме Вайссмана. Она взяла снимок и очень внимательно его рассмотрела. Когда она подняла глаза, в них светился гнев, голос звучал сухо и жестко.
— Это такая английская шутка?
— Нет, а в чем дело?
— Вы меня решил разыграть, так? Смеяться?
— Нет, конечно, нет.
— Я не верить. Это ложь, эта фотография! — Она сорвалась на крик, ее голос эхом отскакивал от выбеленных стен. — Зачем вы здесь? Чтоб смеяться?
— Значит, один из этих мужчин — ваш дядя? — спросил Арчи, догадавшись по ее реакции, что иной тому причины быть не может.
— Вы это и так знать. Иначе зачем вы приехать?
— Мы нашли этот снимок вчера в Лондоне вместе с конвертом, который я вам показывал, — объяснил Арчи. — Я понятия не имел, что один из этих людей ваш дядя, клянусь. Покажите, пожалуйста, кто именно.
Она так сильно сжимала фотоснимок, что у нее побелели пальцы.
— Слева. Это дядя Манфред.
— Мне очень жаль, — вздохнул Арчи.
— Жаль? Почему? — Гнев в ее голосе внезапно уступил место безразличию. — Это очевидно, что ошибка. Просто ошибка. Он не сражался. Был слишком молодой. Он сам говорил.
— Может, вы и правы, — не стал спорить Арчи, — но видите вот этого, в середине? Его дочь тоже думала, что он не воевал. Она ошибалась. Он солгал ей. Он всем солгал.
— У него тоже быть дочь? — Казалось, ее уверенность поколеблена.
— Да. Старше вас, но не намного. Это она нашла эту фотографию, не я.
— И она думать… она думать… это правда? — Голос ее упал до шепота, глаза наполнились слезами.