— Следующего раза и не будет, — заверил его Гехт, — вы теперь один из нас.
— Я сам по себе, — отрезал Ренуик, — мы заключили сделку. Не более того.
— Как хотите, — пожал плечами Гехт. — А ваш план? Вы не собираетесь отступать?
— Естественно, нет. Да к тому же благодаря вам теперь это и невозможно. Напрасно вы убили Вайссмана.
— Может, стоило рассказать нам все раньше. — В голосе Гехта сквозило еле уловимое раскаяние, но на большее Ренуик и не рассчитывал.
— Может, вам вообще не стоило соваться. Ваша жадность подставила под удар все наше дело.
— Вы думаете, у него получится? — нервно спросил Гехт.
— Если у кого и получится, так это у него.
— Откуда вам знать?
— Потому что он лучший. И потому что у него есть стимул к действию.
— Какой еще стимул?
— Самый важный. Я. Все, что нам нужно делать, — это наблюдать и выжидать. — Ренуик достал из кармана золотые часы и взглянул на них. — Да, между прочим, а куда подевались ваши молодчики?
— Понятия не имею, — нахмурился Гехт, — должны были уже вернуться. А, вот они…
К гаражу подкатила машина; на мгновение сквозь щели в железных стенах потек желтый свет. Двери отворились, потом закрылись, послышались приглушенные голоса, звук приближающихся шагов и шуршание, будто по земле волокли что-то тяжелое. Спустя мгновение в узкую дверцу постучали, и она громко задребезжала.
Гехт открыл дверь. Вошел Конрад, за ним Карл и Флориан, тащившие по полу большой мешок, за ним тянулся грязный, пыльный след. Все трое были в штанах от пожарных костюмов, но куртки сняли, оставшись в одних майках, и усиленно потели от натуги. Ренуик увидел, что их мускулистые торсы покрыты змеящейся зловещей татуировкой.
— Были проблемы? — спросил Гехт.
— Nein, — ответил Конрад, — только вот этот визжал, как девчонка.
Карл и Флориан загоготали и поставили мешок стоймя. Конрад вытащил из-за левого голенища большой охотничий нож и перерезал веревку, которой был завязан мешок. Мешковина упала, словно плотная занавесь, и взглядам предстал консьерж из отеля. Рот его был заклеен упаковочным скотчем, лицо искажено страхом. Конрад толкнул его на деревянный стул и быстро примотал лодыжки скотчем к ножкам стула, а руки — к подлокотникам.
К пленнику подошел Гехт. Не говоря ни слова, он размахнулся и ударил его в скулу; голова мотнулась, как у игрушечного клоуна. Консьерж медленно поднял голову, его обезумевшие от ужаса глаза были широко распахнуты, губы силились что-то сказать. Гехт снова ударил его, на этот раз так сильно, что он повалился со стулом на пол, в воздух взметнулась тонкая струйка мочи.
— Обоссался, — заржал Карл, — грязная свинья.
— Поднимите его, — рявкнул Гехт.
Ухмылка Карла тут же испарилась, он вернул стул в исходное положение.
— Теперь слушай меня внимательно, — Гехт наклонился к консьержу, так что их лица отделяло всего несколько дюймов, — я собираюсь задать тебе несколько вопросов и послушать, как ты на них ответишь. Каждый раз, как мне покажется, что ты лжешь, я буду давать Конраду знак, чтобы он отрезал один из твоих пальцев. Когда пальцы закончатся, мы перейдем к более чувствительным отросткам. — Он кивнул на темное пятно между ног пленника. — Ты меня понимаешь?
Консьерж изо всех сил закивал, пытаясь сморгнуть слезы.
— Хорошо. — Гехт выпрямился и кивнул Конраду. Тот наполовину сорвал скотч со рта консьержа, так что при каждом вздохе пленка трепыхалась, словно привязанная к вееру ленточка.
— Как тебя зовут?
— Николас, — послышался невнятный ответ, — Николас Ганс.
— Так, Николас Ганс. Как эти люди нас нашли? Это ты им позвонил?
Консьерж закивал, из глаз его текли слезы.
— Простите… простите…
— Ничего, — миролюбиво произнес Гехт. — Почему ты позвонил им?
— Несколько дней назад ко мне пришли два человека, — выдавил Ганс, судорожно сотрясаясь от рыданий. — Они показали мне фотографию и сказали, что заплатят десять тысяч евро, если я позвоню им, когда появится этот человек.
— Кто были эти люди? Полиция, разведка, Интерпол?
Ганс покачал головой:
— Я… не знаю. — Он помолчал. — Они не сказали.
Гехт выпрямился, посмотрел на Конрада и едва заметно кивнул. Тот наклонился, снова заклеил рот консьержа скотчем и схватил его за руку. Отчаянно дергаясь, Ганс сжал руку в кулак, но все было напрасно. Конрад разжал ему пальцы и распластал ладонь по широкому деревянному подлокотнику. Консьерж закричал, и в этом приглушенном звуке, эхом отразившемся от стен, с трудом можно было узнать человеческий крик.