Конрад приставил лезвие к указательному пальцу чуть повыше сустава и принялся пилить. При виде крови консьерж побледнел и затрясся. На несколько секунд он потерял сознание, но потом снова пришел в себя. Конрад, с силой нажимая ладонью на лезвие, медленно водил им по пальцу, добрался до кости и, наконец, с хрустом отделил окровавленный палец.
Гехт поднял этот страшный обрубок плоти и подержал его перед налитыми кровью глазами консьержа. Плечи Ганса затряслись, и его начало рвать. Гехт оторвал скотч, и рвота хлынула Гансу на рубашку.
— Дайте ему воды, — приказал Гехт. Тут же появился стакан, и Гехт прижал его к губам Ганса. Тот благодарно принялся глотать воду.
— Полегчало, Николас? — спросил Гехт. Ганс закивал, губы у него тряслись, дыхание прерывалось. — Хорошо. Дыши глубже, это поможет. Теперь я снова задам тебе тот же вопрос. Кто были те люди?
— Они не сказали, — закричал чуть не плача Ганс. — Они только показали мне фотографию и велели позвонить. Я не спрашивал. Я не хотел ничего знать. О Господи, мой палец! Мой палец!
— А кто был на той фотографии? Я?
Консьерж замотал головой.
— Он? — Гехт кивнул на Конрада, тот по-прежнему держал в руках нож, с лезвия на пол капала кровь.
— Нет.
— Не лги! — закричал Гехт.
Конрад снова схватил консьержа за руку.
— Я не лгу! — завопил тот. — Это был он! — Окровавленная культя его указательного пальца дергалась, он силился показать, хотя не мог даже двинуть рукой. — Это был он. Герр Смит.
— Я? — насторожился Ренуик.
— Да, да, ради всего святого, да! — простонал консьерж.
Гехт подошел к Ренуику.
— Что это значит? — негромко спросил он.
— Что бы это ни значило, это касается только меня.
— Почему?
Ренуик пожал плечами:
— У меня свои проблемы. К вам они отношения не имеют.
— Имеют, раз мы чуть не засветились, — настаивал Гехт.
— Этим людям просто повезло. Они показывали несколько дней назад мое фото, и так вышло, что я там появился. Скорее всего они возят эту фотографию по всей Европе. Это лишний раз доказывает, что впредь мы должны избегать публичности.
— Что ж, хотя бы в этом мы с вами согласны.
— Эй, босс, а с этим что делать? — закричал Конрад. Ганса только что снова вырвало.
— Убейте его, — негромко сказал Ренуик.
— Убить? — По голосу Гехта было ясно, что он собирался принять другое решение. — Зачем?
— Он видел меня, он видел вас, он видел это место, — сухо и методично перечислил Ренуик, — кто знает, что у него на уме. Убейте его.
— Тогда обо всем разнюхает полиция.
— Тьфу! — Ренуик оттолкнул Гехта, выхватил у Конрада нож, схватил Ганса за волосы и закинул ему голову. Одним движением он перерезал консьержу горло, оставив на шее красный, напоминающий жуткую улыбку полукруг.
Тело несчастного выгнулось, словно через него пропустили электричество, и наконец бессильно повисло, голова свесилась набок, на грудь хлестала кровь.
Ренуик протянул нож Гехту, его глаза сверкали.
— Отныне, Иоганн, мы будем делать все так, как я скажу. Никаких свидетелей. Никаких опрометчивых действий. Никаких улик.
Глава 36
Парк Монсо, Париж
8 января, 07.46
С разных сторон к обшарпанной зеленой скамейке подошли двое. Один из них — тот, что был старше, — сел и раскрыл свежий номер газеты «Экип», из передовицы которого явствовало, что клуб «ПСЖ» вот-вот заключит очередной контракт на кругленькую сумму. Тот, что был помоложе, прошел еще около двадцати ярдов, остановился, огляделся и, пройдя оставшееся расстояние, сел на скамейку рядом с первым.
У обоих на мизинце левой руки были одинаковые золотые кольца с гравировкой: решетка с двенадцатью квадратиками, в одном из них — маленький бриллиант. Отличие было лишь в расположении: у того, кто постарше, камень был в левой нижней части решетки, у младшего — в правой верхней.
— Зачем вы меня вызвали? — пробормотал первый, прячась за газетой.
— Дела плохи, — проговорил второй, едва разжимая губы, не отводя глаз от озерца, обрамленного неубедительной «римской» колоннадой. — Я подумал, что вам будет интересно об этом узнать.
— Вы и так выходите на связь только тогда, когда у вас плохие новости, — пожаловался первый, — не понимаю, почему на этот раз…
— Кирк делает успехи.
— Тсс, — раздраженно проворчал первый. — Какие еще успехи?
— Значительные. По крайней мере вчера один из его подручных был у племянницы Ламмерса.
Воцарилось молчание. Неподалеку раздались детский смех и бренчание музыкальной карусели; ярко раскрашенные лошадки пустились вскачь по нескончаемому кругу.