Ренуику нравился австрийский «глок». У «девятнадцатого» было двойное преимущество: во-первых, благодаря короткому стволу его можно было носить незаметно, притом компактность этой модели ни в коей мере не снижала ее эффективности, а именно эти требования были основными в той сфере деятельности, где подвизался Ренуик. И во-вторых, Ренуик больше всего на свете чтил мастерство и профессионализм, а именно в эту модель австрийские оружейники вложили максимум технической мысли, любви и изобретательности. Пластиковая рамка пистолета с эластичной вставкой, конструкция запирающего узла и ряда других деталей были практически уникальны. Новинкой была также и гексагональная нарезка ствола. Профиль нарезки — шесть дуг, соединенных плоскими поверхностями, — обеспечивал прекрасную обтюрацию газов, стабильные характеристики скорости пули, точность и простоту чистки.
Но самое главное — ему нравилось ощущение, которое вселял в него этот пистолет — такой знакомый, удобный, надежный, уверенный в себе, решительный. Не знающий жалости.
Он поднял глаза и увидел, как Гехт и его люди завершают последние приготовления. Ренуик улыбнулся. Она совсем рядом, цель его жизни, она так близко, что, кажется, можно коснуться ее рукой.
Сегодня это случится.
Глава 66
Эрмитаж, Санкт-Петербург
9 января, 20.01
Немногие были допущены в эту часть хранилищ Эрмитажа — сравнительно небольшой тупичок в разветвленной сети подземных туннелей, темный, скупо освещенный коридор, упиравшийся в ржавую, редко открываемую дверь. За долгие десятилетия люди научились не спрашивать, что там, за этой дверью.
Христенко заранее заготовил липовый пропуск за подписью директора музея Павла Мышкина и отправился в хранилище в сопровождении вооруженного наряда; охранники с радостью согласились подождать его за дверью, а услышав команду «вольно», немедленно закурили с характерным для русских наплевательским отношением к запретам на курение, в данном случае в хранилище одного из величайших в мире собраний бесценных произведений искусства. Христенко решил не делать им замечания, поскольку, лишившись элементарного удовольствия, они могли бы от скуки последовать за ним внутрь.
Дверь отворилась с чмокающим звуком пробки, извлекаемой из винной бутылки; за ней открылся еще один узкий и с низким потолком коридор. Христенко тут же почувствовал перепад температуры. Рекомендуемые для обеспечения оптимальных условий хранения пятидесятипроцентная относительная влажность и семьдесят градусов выше нуля по Фаренгейту поддерживались в этом помещении автоматически, хотя люди здесь бывали крайне редко.
Стараясь ничем не выдать своего присутствия здесь (изменение температуры могло отразиться на показаниях точных приборов), он потянул и плотно закрыл за собой тяжелую дверь, при этом металл глухо лязгнул о металл, и гулкое эхо отразилось от стен и покатилось по коридору, будто громадный могильный камень тяжело плюхнулся на разверстую могилу.
Из коридора вели шесть дверей, и каждая, знал Христенко, открывалась в просторное помещение, где многоярусные металлические стеллажи стонали под тяжестью тысяч предметов — единиц хранения, которыми они были тесно уставлены, а большие живописные полотна были к ним прислонены. К некоторым из них никто не притрагивался с того дня, как их доставили сюда, небрежно занесли в реестр, а затем благополучно забыли.
Согласно приблизительному чертежику, который он прихватил с собой, это было хранилище номер три так называемого Трофейного блока, в котором находились картины и гравюры, вывезенные из Берлина в конце войны. Остальные хранилища также были организованы тематически: в одном находились скульптуры, в другом — редкие книги и манускрипты, в третьем — антикварная мебель и так далее. Регистрация и учет в лучшем случае были неполными, а в худшем — крайне ненадежными и недостоверными.
Христенко повернул выключатель, и в хранилище № 3 будто нехотя загорелся слабый, мерцающий свет, обнаживший покрытый пылью пол и низкий потолок. К дальней стене был пришпилен флаг советских времен, и его поблекшие красное поле и желтая звездочка были единственным разнообразием в окружении монотонно-серых бетонных стен, которые, как на мгновение почудилось Христенко, надвигаются на него и вот-вот проглотят его с потрохами.