Все шло своим обычным, налаженным ходом. Но внимание молодого технолога привлекло маленькое происшествие, случившееся вскоре в печатной палате. Оно побудило его к статистическим наблюдениям, размышлениям и исследованиям.
Штамповщик, проработавший у одного из прессов не один год, снял со стального вертикально движущегося стержня штемпель и вместе с только что отпечатанной им трехкопеечной монетой принес помощнику технолога. Оттиск на монете едва значился, штемпель из закаленной стали имел посредине трещину.
— Только что поставил, двух дней не работал, — показывая на своей широкой ладони штемпель и монету, говорил огорченный рабочий. — Буду ставить новый, надолго ли?
Рассматривая штемпель и монету, Чернов спросил:
— Сколько оттисков вы обычно делаете каждым штемпелем?
— Пять-семь тысяч… Этот не сделал и тысячи, — охотно отвечал штамповщик. — Бывают и такие, что выставляют до ста тысяч и больше. У меня в ящике есть один, выставивший сто двадцать пять тысяч. Нарочно храню его… Музейная редкость!
Штамповщик принес завернутый в старый холщовый мешочек штемпель, развернул, подал Чернову. Видя, что молодой технолог рассматривает его с большим любопытством, рабочий, тронутый вниманием, предложил Дмитрию Константиновичу:
— Хотите, подарю вам его?
Поколебавшись, Чернов принял подарок:
— Спасибо, подумаем, в чем тут дело!
Говорят, что, узнав об открытиях Эрстеда, Араго и Ампера, великий английский ученый Майкл Фарадей положил себе в карман магнит и стал носить его с собой, чтобы он постоянно напоминал ему о новой всемирной задаче: «превратить магнетизм в электричество».
Магнит Фарадею пришлось носить девять лет. После бессчетного множества размышлений, опытов и попыток Фарадей сделал свое удивительное открытие, названное магнитной индукцией.
Вот так же русский технолог Дмитрий Чернов на двадцатом году жизни положил в свой карман два стальных штемпеля, чтобы они напоминали ему всегда и везде о вставшей перед ним задаче: почему одинаковые штемпели из закаленной стали в совершенно одинаковых условиях работы выходят из строя одни после сотен тысяч оттисков, другие после нескольких десятков?
Сначала он расспрашивал старых штамповщиков, пытаясь найти у них ответ на свой вопрос.
Те отвечали равнодушно:
— А кто же его знает? Каждому свое!
Он пытался заинтересовать вопросом начальника цеха.
Тот пренебрежительно сказал:
— Нам с вами что за дело? Не мы их делаем, не мы за них платим. Пусть министры об этом думают.
Кондуктор, хотя бы и первого класса, не был подготовлен к тому, чтобы решать задачи, до него никем и нигде не решенные. Не один карман продырявили стальные памятки в его пиджаке, не один день, не одну ночь провел он с лупой в руке, разглядывая и сравнивая закаленную сталь штемпелей.
Все старые рабочие знают, что сталь имеет в изломе мелкое зерно или крупное; снова и снова возвращался он к нерешенному вопросу. Но отчего, почему, как одна сталь получается мелкозернистою, другая крупнозернистою? Никто не знает!
Чернов продумывал разные варианты плавок, опробовал их в лаборатории — металл молчал, утаивая от исследователя свои секреты.
Как-то среди рабочего дня Чернова неожиданно затребовал к себе начальник Монетного двора.
Генерал Роман Адамович Армстронг родился и учился в России, но говорил по-русски плохо. Он редко входил в дела мелких служащих и чиновников, предпочитая общаться с управляющими палатами.
Чернова ввел к генералу правитель дел.
Генерал ожидал увидеть, как обычно, прибитого к земле бедностью и смирением чиновника с прошением в дрожащих руках. Но вошел высокий, стройный молодой человек с природным румянцем на скуластом лице, немного угловатый в манерах, но без тени смущения.
Генерал сидел за большим, покрытым зеленым сукном столом. В простенке между двух окон над его головой висел портрет нового царя в старой раме. Несколько обманутый несбывшимся ожиданием, Армстронг сдержал руку, приготовленную было взять через стол прошение, и, слегка насупившись, вопросительно взглянул на правителя дел.
— Это господин Чернов, по вашему приказанию, — представляя вошедшего с ним, сказал тот и быстро положил на стол перед генералом заранее приготовленный большой лист знакомого всем канцелярского типа, с грифом министерства финансов в левом верхнем уголке.
Армстронг прочитал положенный перед ним документ и объявил сухо, не отрывая глаз от текста:
— Министерство возвращает вас в институт с назначением на должность преподавателя черчения… Вы довольны? — прибавил он, взглянув на Чернова.
— Как пансионер горного ведомства не имею права выбора… — отвечал генералу не обрадованный и не огорченный стипендиат горного ведомства.
Генерал отдал министерскую бумагу правителю дел и распорядился:
— Исполнить!
В тот момент неожиданный и крутой поворот судьбы отозвался в душе молодого Чернова простым любопытством. Но когда через несколько дней в последний раз проходил он мимо ряда плющильных машин и пожимал на прощание коллегам руки, когда скрылась за поворотом беседка с петровским ботиком и он задержал невольно шаги под часами Петропавловского собора, ему было несказанно грустно. Он почувствовал, что расстается с чем-то важным, много значащим для него в жизни.
Пребывание молодого технолога на Монетном дворе длилось всего полтора года. Несомненно, однако, что именно отсюда начинается творческая биография Чернова. Не случайно через пятьдесят с лишком лет, когда дописывались последние страницы истории его жизни и деятельности, Дмитрий Константинович вернулся к первой из них.
Выступая в Русском металлургическом обществе 10 мая 1912 года с докладом «О выгорании каналов в стальных орудиях», он сказал: «Разнообразие в стойкости штемпелей очень наглядно показывает чрезвычайно большую чувствительность стали к различным оттенкам в приемах при ее обработке».
Этот важный вывод бросает луч света назад, на предшествующие годы жизни провозвестника новой школы металлургов. Загадочное поведение стальных штемпелей в одинаковых условиях работы пробудило у Чернова потребность раскрыть тайну стали.
Впрочем, первоначальный интерес к металлургии стали под влиянием разгаданной Павлом Петровичем Аносовым многовековой тайны булата возник у Чернова еще в стенах Технологического института.
2. РАННЯЯ ВЗРОСЛОСТЬ
Санкт-Петербургский практический технологический институт был основан в 1828 году. В 1831 году закончено строительство его великолепных зданий на пересечении Загородного и Царскосельского проспектов. В положении о вновь основанном институте говорилось, что создается он для подготовки мастеров и руководителей заводского дела, в основном путем практических занятий в учебных мастерских и лабораториях.
Практические занятия в Петербургском технологическом институте, как и в основанном одновременно с ним Московском техническом училище, были поставлены изрядно. В знаменитом Массачусетском технологическом институте много лет висела на стене систематическая коллекция моделей, показывающая выработанный русскими мастерами порядок задач для обучения слесарному искусству.
Основатель Петербургского технологического института, тогдашний министр финансов Е. Ф. Канкрин утвердил и программу теоретического обучения в институте. Но программа опередила свое время: не было преподавателей, не было достаточно подготовленных учащихся. Преподаватели, иностранные специалисты, по разным причинам оказавшиеся в России, сами должны были составлять учебные программы, писать учебники по своим предметам. На это тратилось много времени и сил, да и не каждый надеялся справиться с делом. Проще было занять студентов лабораторной практикой.