Занятый инспекторской деятельностью, Остроградский часто передавал чтение курса Лаврову, сначала преподавателю, а затем профессору. Лекции его захватывали слушателей. Рассматривая чистую математику как средство развития человеческих знаний, он не забывал указывать на основную задачу знания — благоустройство общества. Философски образованный человек, Лавров воздействовал на слушателей пе только как учитель, но прежде всего как воспитатель.
Революционная деятельность полковника Лаврова в степах артиллерийской академии продолжалась четверть века, вплоть до его ареста по делу о покушении Каракозова на Александра II у Летнего сада. Высланный в Вологодскую губернию, Лавров эмигрировал за границу.
Чернов помнил хорошо лекции Лаврова в вольной университете, но в академии его уже не застал.
Артиллерийская академия издавна тревожила правительство. Еще в 1826 году, в один из дней появившись без предупреждения в артиллерийском училище своего имени, великий князь Михаил Павлович застал прапорщика П. Бестужева за чтением «Полярной звезды». Было наказано все руководство училища. «Тайное зловредное влияние» тем не менее продолжалось. В 1870 году окончил курс академии известный писатель и революционер Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский, убивший шефа жандармов генерала Мезенцева. Благополучно скрывшись, он поддерживал связь с Лавровым за границей. В следующем году высылке в свое имение из Петербурга подвергся профессор училища и академии А. П. Энгельгардт. Дух вольнодумства неведомыми и еще не обследованными путями передавался от одного выпуска другому, и можно было подумать, что его хранят самые стены училища и академии.
Это была та самая атмосфера, которая наилучшим образом соответствовала жизненному опыту самого Чернова. Инспекторские поездки по глубинам России, разведки залежей каменной соли на юге, столкновения с начальством на Обуховском заводе, заграничные наблюдения давно уже подготовили его к восприятию революционных идей, которым он не мог не сочувствовать.
Утверждение военным министром в должности ординарного профессора артиллерийской академии статского советника Д. К. Чернова последовало в октябре того же 1889 года. Оно совпало с пятидесятилетием Дмитрия Константиновича. Среди размышлений, забот и возникающих новых и новых идей в его мозгу все чаще и чаще звучали обращаемые к самому себе стихи любимого им Пушкина: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…»
Хорошо зная характер Дмитрия Константиновича, Александра Николаевна была уверена, что новая работа, новые люди увлекут мужа и он вновь будет вставать в семь, ложиться в одиннадцать; будет корить своих молодых коллег, что те упускают невосполнимое время, тратят его на пустяки, дурно знают иностранные языки; будет уговаривать жену пойти на премьеру в оперу, будет советоваться с ней, а не изучать ли ему теперь итальянский…
Так и получилось.
С первого же выступления профессора лекции его резко выделились изо всех других. Ученик Чернова вспоминал впоследствии:
«С первого года он начал знакомить своих слушателей с сущностью своих работ по стали, и каждый выпуск уходил обвороженный мощью и свежестью его идей и заражался любовью к стали, да и вообще к науке: так в изложении Дмитрия Константиновича все оживало и во всем чувствовалось биение жизни, прекрасной, правильной и величественной».
Одной из самых замечательных лекций нового профессора была его лекция о булате и об Аносове. Профессор рассказывал о поездке на Урал, о встрече со старым «аносовским» кузнецом. Таинственный булат, его необычайные свойства, необычайная красота пленяли слушателей, и многие из них в своей последующей деятельности не раз вспоминали эту лекцию.
«Всегда увлекательные лекции Дмитрия Константиновича, развертывавшие перед слушателями широкие научные горизонты не только в технике металлургии, но и в других соприкасающихся с нею отделах технологии, — писал позднее ученик Чернова И. А. Крылов, — оставляли у слушателей неизгладимое на всю жизнь впечатление и указывали им верные пути для дальнейшего развития и усовершенствования артиллерийской техники в практическом ее приложении. Дмитрий Константинович не терял связи со своими учениками и по выходе их из артиллерийской академии, будучи на редкость отзывчивым и любезным человеком. Стоило ему написать письмо с каким-либо запросом и просьбой в указании литературы по интересующему вопросу, а тем более какого-либо совета, как немедленно получался ответ с исчерпывающими разъяснениями по запросу, часто с эскизными чертежами».
Новому профессору, приглашенному для чтения лекций по прекрасно известному ему и практически и теоретически сталелитейному делу, была предложена программа, составленная Гадолиным и утвержденная конференцией академии. В программу были включены специальные вопросы об изготовлении орудий, снарядов и броневых плит — все то, что хорошо было знакомо Чернову. В число этих специальных вопросов был включен и параграф о стойкости стали против разрушительного действия пороховых газов, о так называемом «выгорании каналов» стальных орудий при стрельбе.
Много лет читавший в академии лекции по технологии заслуженный профессор Аксель Вильгельмович Гадолин не случайно вставил интересовавший его вопрос в программу Чернова. Однажды кто-то из слушателей задал профессору технологии вопрос: «Почему выгорают каналы в стальных орудиях?»
Ответа Аксель Вильгельмович не нашел ни в русской, ни в иностранной литературе. Теперь он надеялся решить трудную задачу с помощью Чернова. И не ошибся.
Дмитрий Константинович любил вопросы, в которых до него никто не мог разобраться. Его не смущало то, что ни у нас, ни за границей не было никакой литературы по данной теме. Единственную в то время работу по выгоранию каналов в стальных орудиях проделали в Англии начальник Вульвичского арсенала Мэтлад совместно с директором Вульвичской химической лаборатории Абелем. Вопрос был заслушан в 1886 году общим собранием английского института железа и стали в Лондоне. В прениях участвовали виднейшие артиллеристы и металлурги, но прямого ответа на вопрос не дал ни доклад, ни прения. Возведенный в дворянское звание за прежние работы по пироксилину сэр Абель должен был признать в конце концов:
— Существует, видимо, какой-то до сих пор не исследованный фактор, который имеет в этом отношении преобладающее значение.
Вот этот загадочный фактор и предстояло найти Чернову.
Судя по тому, что уже с 1889/90 учебного года он начал читать курс о выгорании каналов в стальных орудиях, ответ был найден очень скоро. В течение 25 лет он читал свой курс без изменений с демонстрацией образцов и фотографий.
Вопрос о выгорании каналов в стальных орудиях Дмитрий Константинович сделал предметом своего доклада 10 мая 1912 года в Русском металлургическом обществе ввиду его научного и очень широкого практического значения.
В этом докладе он рассматривает выгорание каналов в стальных орудиях как частный случай разрушения поверхности металлических предметов, когда поверхность оказывается в условиях, аналогичных условиям стенкам канала орудия, то есть в условиях резких и быстрых изменений температуры поверхности.
В заводской практике в таких условиях ведется горячая штамповка различных фасонных железных и стальных поковок в стальных штампах. Раскаленная заготовка вкладывается в нижнюю половину штампа, потом накладывается верхняя половина штампа и делается сильный удар молотом. После этого снимают верхний штамп, выбрасывают отштампованную вещь, обливают штамп водой для охлаждения и без промедления штампуют следующую заготовку.
После более или менее продолжительной работы на внутренней поверхности штампа появляется сеть трещин, такая же, как, скажем, потрескавшийся лак на старой мебели, и, по существу, она не отличается от снимков сеток со стали и чугуна.