Злобин Володя
Чернозём
Володя Злобин
Чернозём
Жизнь - это звон звезд и цветов,
голубая, огненная сказка,
так говорит земля.
(с) Пимен Карпов - "Пламень".
Предисловие
Этот странный роман о нашей земле и о народе, что по ней ходит. Хотелось бы кому-нибудь посвятить, да некому.
Чернозём
Она чувствовала, как вокруг клубилась темнота. Тьма поднималась из голодных бездн, а мир был пуст и безвиден. Поначалу это привело её в ужас, и чувствовалось, как что-то невидимое, но бесконечно сильное, носилось в вышине. Постепенно её дыхание успокоилось, и мрак стал отступать. Она боязливо протягивала во тьму руки и пыталась понять, где находится. Это было очень странное ощущение: не знать, кто ты и где, но при этом понимать, что всё это имело какой-то смысл.
Чуть погодя глаза резанул яркий свет, и когда она, ослеплённая, моргала, то перед ней успели возникнуть полноводные реки, дремучие леса, луга, болота, равнины. Появившееся небо было настолько красиво и знакомо, что, казалось, было сотворено из её ребра. Она как будто всегда знала эти слова, вдруг появившиеся в памяти. Тут же окрепла уверенность, что так всегда и было, а она - всегда существовала.
А ещё вокруг сновали интересные существа. Люди, населившие сушу, эти охотники и собиратели, казалось, были сотворены из её праха. Она знала, что похожа на двуногих, особенно на женщин с их гордыми очами и длинными волосами, но всё равно с любопытством разглядывала скроенных по чьему-то подобию человечков. Они не чурались войны и труда, окроплявших русые волосы и синие глаза то кровью, то потом.
Люди сразу полюбили её. Они вспахивали бескрайние равнины, сеяли, выкорчёвывали и палили леса, чтобы на теплой золе взрастить богатый урожай. И хотя это было немного больно, она не обижалась, ведь земледельцы не забывали просить у неё милости. Ей нравилось, когда люди отдавали самое ценное, что у них было, но вовсе не из-за того, что она любила вещи, сделанные человеческими руками, а потому что понимала, как это для них важно.
Славные люди жили на негостеприимных северных просторах, покрытых озёрами и лесами. Они часто умирали, после чего навечно засыпали у неё на груди. Но всё чаще взлетали пеплом к небесам и тогда прорастали следующей весной в голубых подснежниках, а летом в тугих колосьях. Всё было в ней, и она была всем. Казалось, идиллии не будет конца, и она весело гремела камнепадами, дрожала от молодой первобытной силы и понимала, что навечно связана с добрым народцем, только что, как и она, появившимся на свет.
Так начиналась русская Земля.
***
Мы познакомились на слёте местных политических покойников. Он проходил в клубе, где солидные мужчины с индюшачьими подбородками играли в революцию. В воздухе пахло оплавленной проводкой, и город лихорадило ещё с зимы. Простудившееся каменное чудище давно повязало на шею красный атласный бант. Многие, в том числе и я, верили, что мегаполис смертельно болен и если мы как следует на него навалимся, то положим врага на обе лопатки.
И никто не мог помыслить, что город вообще не знал о нашем существовании.
В клубе обожали собираться революционеры. Нет, конечно же, не те, кто воевал в джунглях Колумбии и фавелах Бразилии, а те, кто говорил так много, что баррель их слов можно было продавать в Европу вместо нефти. Мы сцеживали воинственные приговоры, как изысканный яд, которым было не стыдно умертвить кого-нибудь из Борджиа. Было и пиво - умеренные разговоры, от которых вырастали животы, и над верхней губой оставался белый след конской подковы. Но чаще всего лилось молодое вино - несвязные, пафосные, категоричные речи. С помощью них можно было поделить Канта на две или даже четыре части. Да, определённо, мы очень хорошо умели продавать воздух для полос второсортных газет.
И я был лучшим брокером.
Мы надевали медицинские маски, хотя с детства не болели гриппом. Замазывали лица на фотографиях лишь за тем, чтобы их можно было выложить в социальные сети. А ещё у нас были ножи, кастеты и купленные на последние деньги гладкоствольные карабины, которые, впрочем, покидали кожаные чехлы лишь для того, чтобы оказаться на новой грозной аватарке.