- Пожалуй, хватит, - как можно непринуждённей замечаю я, - влезет. И дождём не вымоет.
Мне не хочется говорить, что ещё чуть-чуть, и я сам лягу в могилу, и начну себя закапывать. По крайней мере, именно эти мысли что-то неведомое упорно нашептывает на ухо.
- Ну, вот и славненько!
Списываю временное помутнение на эмоциональный шок от убийства, и вернувшийся разум снова скептичен:
- Давай, бросай его в яму, раз так хочешь.
Сырок вытаращился на меня:
- Зачем это класть его в яму? Ты что, дурной? Ведь совершенно ясно, что здесь его хоронить нельзя.
- Дык ведь ты сказал, чтобы я выкопал ямищу.
Пчеловод совершенно серьёзно спрашивает:
- А зачем ты вообще повиновался? У тебя что, своей головы на плечах нет?
Тут же берёт позабытая злость за то, что я попал под его влияние. Сырок вообще обладает каким-то редким даром воздействия. Всё, что не скажет, мною впитывается как губка, после чего он просто берёт меня своими мозолистыми руками и выжимает при любом удобном случае.
- Ээ-э-э... так ты не будешь его хоронить?
- Просто надо было выкопать компостную яму, - смеётся бородач, - а тут такой прекрасный повод. Ну не мог устоять. Ты уж, пожалуйста, не обижайся. Ведь самую неприятную часть уговора всё-таки выполнял не ты.
Устало опираюсь на лопату:
- Тогда куда мы денем труп?
Сырок выкатил на задний двор железную бочку и сказал:
- В этом деле нам может помочь один старый знакомый по имени Тимофей.
Всё, что я хочу, чтобы от тряски в салоне не перевернулась бочка. Её страстно, точно любовник, обнимает Сырок. В бочке маринуется порубленный на части человек.
Да, это точно был человек, ведь когда Сырок лениво надрезал ему сонную артерию, из неё брызнуло ярко-красным. Мясник спокойно держал мужчину над краем вырытой мной могилы, а фонтан крови постепенно затих в бессмысленной попытке её наполнить. Сырок приладил мертвеца так, чтобы он не упал в яму, и тот, словно зарезанное по галахическим законам животное, ещё долго истекал кровью. Сначала она лилась с жадным чавканьем, требуя, чтобы пальцы срочно пережали разорванную артерию, потом заурчала тонким ручейком и наконец стала течь редко, как из капельницы. Казалось, яма с наслаждением выпивала склонившийся над ней труп, стараясь вылакать из него побольше красненькой водички.
Затем Сырок убедившись, что кровь слита, попросил меня забросать слоем земли чёрную жижу, пахнущую железом, а потом заранее приготовленным силосом. Пока я послушно выполнял распоряжение, он, расстелив плёнку, положил руку обескровленного трупа на колоду и взмахнул топором.
Через час в костре горела заляпанная кровью одежда, плёнка и берёзовая колода с топором.
- Ну вот, опять новое топорище строгать, - расстроено произнёс Сырок и мягко отогнал Лотреамона, - уйди, миленький.
Кот тёрся чёрным боком о железную бочку и мяукал, точно требуя себе порцию гигантских мясных консервов. Не сказать, что меня так уж поразило увиденное, но уж как-то всё выглядело сюрреалистично. Гораздо логичнее было бы отвезти труп к реке и, привязав к нему камни, просто похоронить на дне. Или закопать в лесу и забыть о его существовании, но магия содеянного имела странный аромат. Он не пах индивидуализмом, рассудком, философией, но в тоже время источал столь натуральный, как будто знакомый запах, что им хотелось бесконечно упиваться. Я не мог найти его причину, но сердце не стрекотало, как кузнечик, а билось величаво и ровно, точно перекачивало не кровь, а волжские воды. Разум мутила не расчленёнка, а таинственный ритуал. И под этими сочетаниями "не" и "а" во мне падали построенные кем-то барьеры, размывались чужие навязанные мнения и я, старательно объезжая очередной ухаб, совершенно спокойно думал всего лишь о том, как бы не расплескать труп, тогда как раньше был бы просто в панике.
Сырок показывает, где остановить фургон:
- Вот тут у зарослей.
- Тимофей живёт у реки?
- Что-то вроде того, - уклончиво ответил парень.
Я остановил фургон возле глухого местечка, где местная речушка делала лихой поворот, и её менее везучее русло упиралось в тупик. Там, поросший клёнами, образовался тёмный затон, где жирная тина и металлическая арматура отпугивала желающих порыбачить и покупаться. Всё было настолько нелогично, что во мне снова стало пробуждаться недоверие. Я подумал о том, а не хочет ли Сырок убить и меня, да так и оставить навечно в этом безвестном местечке?
- И когда должен твой Тимофей приехать? Ты ведь ему не звонил.
Сырок отмахнулся:
- А в тебе силён тряский дух. Крепко засел. Тимофей сам знает, когда нужно прийти.