Бочка с трудом продиралась сквозь плотные кусты. Пару раз, зацепившись за корни, она чуть не перевернулась, что снова меня напугало. Впрочем, отсутствие мусора говорило о том, что даже русские люди ещё не добрались до этого неприятного дикого места. Наконец, мы выцарапались на узенькую полоску берега, где пахло застоялой водой.
- Ну и где? - я вспомнил, что ничто так не губит твою судьбу, как глупый соратник, - может ты ээ-э-э.... сумасшедший? Ну, безумный? Ёбнутый? Так, самую малость? После того, что ты сделал, всякий поедет. Тю-тю?
Ожидая ответа, я держал руку поближе к ножу. Но Сырок никак не реагировал на обвинения, а лишь напряжённо всматривался в воду, намочившую красные перья заката. Он распушил шёрстку облаков, и они падали на наши усталые плечи каплями расплавленного сургуча.
Озеро как будто пришло в движение, и Сырок удовлетворённо потянулся к бочке.
- Ээ-э-й, ты чего?
Меня чуть не вырвало, когда Сырок запустил руку в бочку, куда я старался лишний раз не заглядывать, достал оттуда шмат мяса и бросил его в затон. Там здорово бултыхнуло, волны наполнили салатовые паруса ряски, и она на всех парах устремилась к берегу.
- Поехавший...
Но там, где плавала бледная кисть, затон неожиданно вспучился и из его глубины вынырнул настолько большой водный зверь, словно он сожрал самого Гоббса. Он проглотил кусок мяса и вновь нырнул в глубину, оставив нас на несколько секунд любоваться длинной спинкой.
У Сырка на глазах навернулись слёзы, и он с чувством сказал:
- Это сом Тимофей!
А я уже лихорадочно засовывал руку в бочку и, тоже достав оттуда кусок побольше, кинул его в затон. Сом долго не выплывал наружу, и я начал переживать, что ему не понравилась прикормка, когда рыбина, наконец, не вынырнула совсем рядом, буквально в паре метров от бережка. Я успел разглядеть мощные усища, плоскую матовую морду с умными тёмными глазами. Пасть Тимоши открылась, я с содроганьем понял, что туда легко пролезло бы моё бедро, и сом снова с наслаждением заглотнул наживку.
- Сколько в нём примерно? - спросил я благоговейно.
- Ну, метра-то четыре определённо будет. И килограмм четыреста веса. Они же падальщики и чем дольше живут, тем больше становятся. Подкармливаю его иногда...
Я снова дышал тем неизвестным ароматом, который, я готов был поспорить, не смог бы уловить сам Жан Батист Гренуй. Его не могли заглушить ни вонь потрохов из бочки, ни сахариновая влажность затона. Каким-то поражающим образом он позволял не замечать всей мерзости, что мы творили, а заставлял умилённо радоваться, когда сом затягивал в себя очередную порцию человеческого рагу.
Мы ещё долго швыряли Тимофею мясо, и вид гигантского сома мгновенно выбивал из памяти всякое упоминание о причине столь роскошной трапезы. Сом заглатывал в себя кусок за куском и, нежась в закатных лучах, показывал нам покатые бока.
- Его нужно было назвать Лёва, - со слезами на глазах говорю я, - это ему больше подходит.
- Почему Лёва? Ты намекаешь, что он таки кошерного происхождения?
Мне польстило, что столь начитанный друг не смог разгадать тонкий намёк:
- Лёва сокращённое от Левиафан, а это ведь прямо как у Гоббса.
Сырок, параллельно воде, как гальку, отправил в полёт отрубленный палец:
- Да ну, заумь какая-то. И вообще европейцы в случае чего скармливают трупы свиньям, а мы, русские, сомам. Правда, чтобы свинья начала есть человека нужно, чтобы она прилично так оголодала, а вот сом всегда готов чем-нибудь перекусить. Особенно когда мясцо чуть протухнет! Сом даже кости переварить может, поэтому будем ласково, но уважительно называть его Тимофеем. Как Ермака.
Зайдя по пояс в воду, мы опростали бочку с остатками мяса и спешно выбежали обратно, чтобы нас не коснулась дурная мутно-красная волна. Потом промыли грязный сосуд и, погрузив его в фургон, искупались в речке, где тело приятно охлаждало течение. Слышно было, как в затоне плещется что-то громадное, и этот сладкий шум заставлял забыть все ужасы дня. Но, когда мы уже в сумерках ехали обратно, тот пьянящий аромат всё-таки покинул меня, оставив вместо себя привычные сомнения:
- А если что-нибудь останется? Косточки на дне.
- Да и пусть останется, кто искать-то будет? Тимофей всё как пылесосом подчистит.
- А если Тиму поймают рыбаки, вскроют, а там в желудке найдут...
Сырок приободрил меня:
- Мы ведь с ним так и познакомились. Рыбачил тогда на реке и леску как назло самую толстую взял, чтобы не порвалась... в общем, чуть не утоп, когда Тимофей в воду сбросил. Долго мы с ним боролись и он победил. Уважаю его.
Как позже оказалось, это было единственное живое существо, которое уважал Сырок.