- Был, ещё как был!
Его борода радостно задёргалась, а дорога расчесала спину до громадных бетонных плит, какими обычно выкладывают аэродромы в глубинке. Леса стали гуще, словно подвели ветки зелёной тушью, и мы запылили по грунтовке.
- Тут могут быть всякие сталкеры, древолазы или кто там... В общем те, кто подземелья исследуют. Они могут выйти на шум двигателя и что тогда?
- Резонно, - кивнул Сырок, - давай подождём.
Это была тёмная штольня, уходившая вглубь распахнутым дьявольским зёвом. Сухие балки-зубья не давали горке захлопнуть известняковую пасть. Сырок, оглядываясь, потоптался около входа, а потом вернулся к машине:
- Вытаскивай.
Гольдберг повалился на землю, как мешок с калом. Это было даже не метафорой, а его изначальной экзистенциональной сущностью. Когда я сказал это Сырку, тот не улыбнулся и почти приказал:
- Сымай с говноеда мешок.
Я сдёрнул мешок с головы банкира и вытащил кляп, обмотанный вокруг его челюсти. Исаак запаршивел. Без постоянного ухода эти молодые старики быстро приходят в негодность, как испорченный автомат. Вонючие слюни запеклись у Гольдберга на порванных губах. Они вспухли ещё больше, как будто он втайне от нас с кем-то целовался. Проморгав глаза, забитые золотым гноем, он панически, как крыска, стал оглядываться и наконец, прошипел:
- Что, наконец-то решили записать свои требования? Позвольте осведомиться, во сколько вы оценили мою жизнь? Надеюсь, не в семь сорок?
Он ехидно, как будто осознавая своё превосходство, засмеялся, и на меня пахнуло гнилью, как будто внутри Гольдберг был ещё гаже, чем снаружи.
- Шагай, - я толкнул его в штольню, - там разберёмся.
Сырок нагрузил рюкзак оставшимися у него золотыми слитками, протянул мне один из двух налобных фонариков и я, держа на привязи столь дорогого банкира, засеменил за товарищем. Тот шёл уверенно, как будто это были не опустошённые выработки, а залитый солнцем бульвар, по которому, к тому же, стелилась нить Ариадны.
- Как я полагаю, - невозмутимо говорил Гольдберг, - вы надеетесь, что по этим декорациям никто не определит, где я нахожусь? Тогда логичней было бы снимать меня на фоне ковра. А то ведь органы поймут, что я нахожусь в каком-то подземелье, скорей всего в бывших карьерных выработках. Чтобы вас поймать им останется только усилить патрули около таких мест. Что на это скажете, господа?
И по тому, как луч света всё чаще вырывал со стен каббалистические узоры, потому, как замирал, съеденный невидимым пещерным монстром всякий внешний звук, как воздух становился каменным и холодным, словно мы спускались на дно колодца, мне всё больше становилось понятным, что Гольдберг ошибается.
- Или вы хотите держать меня здесь? - хмыкнул еврей, - Это тоже неразумно. Вам придётся кого-то оставлять рядом со мной, носить пищу, воду, а на машину, ездящую в такую глушь, рано или поздно обратят внимание. Да и спрятаться в этом лабиринте мне куда как проще, чем в четырёх стенах вашей квартиры.
По свежему колебанию воздуха я понял, что мы вошли в какое-то помещение. Сырок остановился, с наслаждением сбросил тяжеленный рюкзак, и чуть погодя зажёг огонь. Кем-то припасённые дровишки сразу вспыхнули и дым, сладко потягиваясь, устремился в отдушину. Радостное пламя осветило стены небольшой залы, похожей на круглую монашескую келью.
- Что это за место, - слегка испуганно сказал пленник, - вы что, сектанты?
Справа на распухших ножках стояла чугунная ванна, под которой виднелись трещины в породе, куда сливалась грязная вода. Был ещё ветхий топчан, рядом с которым под пыльной хламидой стояло что-то огромное. Щербатые стены, выхваченные пламенем, ужасали. Они были татуированы страшными рисунками, к которым наверняка приложил руку сам Иоанн Богослов. Особенно меня поразил огромный дракон, нарисованный углём и, как мне хотелось верить, охрой. Он раздувал над нами чёрные костлявые лёгкие, бежал по камню высунутым змеиным языком, и от искр костра, казалось, что он вот-вот дыхнет пламенем и спалит всех нас. Он пытался покуситься на мировое древо, под сенью которого укрылись напуганные люди телесного цвета.
- Раздевайся дружочек и полезай в ванную, - приказал Сырок и в отблесках костра он показался мне безумным, - полежи там до поры до времени.
- Крестить меня будете? - Исаак хрипло, успокаивая сам себя, засмеялся, - так я ведь и так крещённый, даром что Гольдберг!
- Сади говноеда в ванну! И ноги свяжи, чтобы встать не смог.
Я выпал из оцепенения и уложил банкира в ванную. Тело у него было белёсое, как у выползшей на сушу рыбины. Когда я пеленал его ноги, то дракон, обвивавший келью, по-змеиному бесшумно спустился вниз, и я уже почти чувствовал его зловонное дыхание на своём затылке.