Эти рассуждения исполнили Протасьева самых смелых надежд. Он приказал тотчас вернуться домой, послал за старостою, сотским, дал знать становому, приставил к трупу караул, а сам рано утром отправился в Крутогорск. Прокурор из правоведов был большой приятель Протасьеву. Протасьев захватил его ещё за утренним кофе и с видом самой беспечной откровенности поведал ему нагло выдуманную историю смерти Мари. Получив ужасную весть, что его завод лопнул, Протасьев, по его словам, тотчас стал собираться в путь, чтобы спасти последние остатки своего достояния и хлопотать о поимке управляющего. Но эта сумасшедшая девушка вздумала, что он бросает её, что он бежит за границу, стала требовать от него векселя, и впала, наконец, в такую истерику, что вдруг упала с ног, пришлась виском в угол камина и скончалась на месте. Прокурор вполне уверовал в эту ложь и сделал с своей стороны всё возможное, чтобы это несчастное «домашнее дело» не всплыло слишком на вид и не навлекло неприятности на его друга. На опросе станового и следователя дворовые единогласно показали, что на немку находила младенческая, что она была пресердитая, постоянно ругалась с их барином. а барин дарил ей много денег и очень ласкал. Ганька под присягою показала, что немка упала и убилась на её глазах, что она долго перед тем приставала к барину, но о чём — Ганька не знает, потому что немка говорила по-своему и всё рубли напоминала. Немка, по её словам, была необыкновенно сердита, постоянно ругалась с барином; с нею часто делалось невесть что: падала наземь, ноги и руки корчило. Врачебное вскрытие показало, что смерть последовала от раздробления височной кости, сотрясения мозга и разрыва важной артерии, излившейся в полость черепа. Других насильственных знаков на теле не оказалось. Суровцова тоже спрашивали. Он показал всё, что видел, ничего не скрыл: что немку нашёл мёртвою, Протасьева в необыкновенном волнении среди дорожных приготовлений. Высказывать свои предположения он не считал удобным, а подтверждённые им факты сами по себе не противоречили объяснению Протасьева, о котором Суровцов ничего не знал.
Таким образом дело было потушено так легко, как не мерещилось даже самому Протасьеву. Его имения одно за другим продавались между тем с аукциона. Почти на все были просрочены закладные, и должники, ещё верившие немного Протасьеву до этой катастрофы, теперь дружно ринулись на выручку своих денег. Крутогорский купец Свинолобов, сам нагуливавший овец в ранней юности, а теперь обладатель полутора миллионов, закупавший по всей губернии пеньку и гонявший в Ригу десятками вагонов рогожу и канаты, очутился обладателем дедовского комфортабельного дома, оранжереи и старого парка Протасьевки. В руки другого крутогорского купца Ситникова, такого же миллионера, как и Свинолобов, попал пресловутый сахарный завод, разорённый немцем. и Ситников, никогда не занимавшийся производством сахара, через месяц заварил на нём такое дело, что ему уже давали десять тысяч отступного.