Елена Фанайлова
Черные костюмы
The Art and Craft to know well to Dy
Москва
МОСКВА
1
Я становлюсь каким-то Кибировым.Какой-то Земфирою-простодырой.Простите меня, Леонид Аркадьевич,Мне не вставляют ее альбомы,Как и альбомы Егора Летова,И я их слушаю не для этого,Но я их слушаю по-любому.
Я становлюсь каким-то КиркоровымС его сиськами в розовой кофточке,То ли обкуреннным, то ль поддатым.Таким нелепым стыдливым боровомВ пуху, в картузе с козырьком,В розовой кофте фатаА то и совсем неодетымТрикстером, голым корольком.
Неважно, кем я становлюсь —Станком ебальным, целью дальней,Каким-то дураком исповедальным,Мучительным как родина и блюз,Луизиана и европа-плюс,Каким-то скверным юношей скандальным
– Есть смерти для меня
2
У меня от тебя, москва, ломит все тело.У меня от твоей любви вся пизда в занозах.Я работаю на тебя как таджикский наркоторговец,Молдавский трубоукладчик, украинский сантехник.По ночам от усталости я напиваюсь.Отдыхаю, короче, как сапожник и грузчик.
Я хожу по твоим улицам как чужестранецБез регистрации и пропискиВ невидимом миру хиджабе.Я плачу отступные по обкурке и пьяни твоим ментам.
У меня на твоих кладбищах лежат людиДуму думают, подпевают:Мы уже не сможем бросить тебя, родная,Даже не сомневайся
♥
На посещение церемонии награждения лауреатов «Русской премии», которая присуждается лучшим писателям СНГ. Патронируется Кремлем, спонсируется местным бизнесом. Памфлет, который заканчивается плачем.
У меня в обоих руках по два астральных пулемета:Отстреливаться по-македонскиОт Колерова Модеста.Товарищ не просто не понимает —Его постигло глубокое охуенье,Охуение, откуда нет возврата.Носферату, чисто Носферату,Вот и молодые клычки над белою манишкой
(Провинциальный демонизм,Как излагает мой друг Бергер,В прошлом работник политического пиара.)
Модест выпускает на сцену свежих блядей в попонках,В балеринских, накажи меня Бог, пачках.Также русский хор с лицами усталыхГорожан в четвертом поколеньи.Они поют славу лауреатам.
Молодая в золотых босоножкахТелезвезда со старым телемущиной,Некогда ведущим Хрюши и Степаши,Вызывают на сцену бедных призеров,Честных литераторов бывших союзных республик.
Как они не плюют в лицо этим московским,Этим богатеньким недоумкам,Кремлевским (кулацким – Гуголев говорит) подпевалам,Недотыкомкам Соллогуба?Тысяча долларов – крупная суммаДля писателя из Казахстана,Узбекистана, Армении, Беларуси.Приедут домой – такое расскажут!Что их напечатают в Петербурге,Что повезут, наверное, за границу,Поджигая море, полумертвую в руках синицу.
Я там была, попила их кофий,Погребовала ихней водкой и жрачкой,Денег на фуршет хватило бы на зарплату,Извините за социалистический пафос,Врачам, медсестрам и санитаркам,Географам, военрукам и техничкамОдной городской больницы, одной сельской среднейшколы.Видела поэта Родионова – он бухал и смеялся.Видела поэта Шульпякова, он надменноСидел спиною к сцене, но за столом с кормежкой.Видела поэта Гуголева, он оказался Приятелем лауреата из Ташкента.
Не успела повидать Лешу Айги.Он со своими парнямиДолжен был развлекать Ташкентского митрополита,Людей в дорогих одеждах и других, в богемном нечистомприкиде,Всех, кто изрядно выпил,В вечерних костюмах, а надо выбрать – деревянных,С деревянными личиками буратинок.
Десять дней назад у Леши умер отец,И я не смогла доехать в госпитальный моргНа Соколе, меня оставили сила, доблесть и гордость,Честь, любовь, состраданье, другие человеческие чувства.Зато возникли в уме картинкиИз практически родного теперь Боткинского морга:Деревянное лицо, темно-серый костюм в полоску,Который вместе с трусами Дольче-Габбана(За которые покойный орал бы на меня три дня,Положенные для других целей)Носками Etro, белой рубашкой Диор,герленовским одеколономИ левым, признаться, мыломЯ собирала агенту Сергею своими рукамиНе отсохли
2006
ИСТОРИЯ КАТУЛЛА
Катулл пишет Лесбии, пишет цезарю.Он не то что не может с собою справиться —Полетит к голубю, полетит к сизарю.У него нет другого оружия,Нету щита и доспеховЕго сердце кровоточитИ голова кружитсяНе совсем от успехов.Скорее, от ужаса.
~ 1 ~