Кажется, Андрей Андреевич не сразу понял, о чем речь. Или ему хотелось дойти до самой сути сказанного в этих абзацах? Немного подумав, как бы переваривая то, что все-таки до него дошло, он снова принялся читать и неожиданно воскликнул:
— Черт подери, а ведь это здорово! И прямо в точку!.. Да, Павел Селянин, конечно, не пророк, но он умеет смотреть дальше других. И глубже. В основе «давай-давай» и «жми» действительно лежит неуважение и недоверие к тому, кто должен давать… А для нас эта формула стала как евангелие для верующих… Верующих во что? В силу своей власти? Селянину и вправду нет необходимости создавать и искусственно поддерживать иллюзию личностной исключительности. Это ему ни к чему: он знает, что делает. Для него главное — не личностная исключительность, а уважающая себя и уважаемая другими личность. Кто заставил Лесняка спускаться в шахту к чужому звену в качестве «консультанта»? А что говорил гроз Глухов? «У Павла Андреевича каждый человек — фигура!» С какой зависимостью он это сказал и с какой гордостью!..
Чуть ли не всю ночь просидел Андрей Андреевич в одиночестве и все думал, думал, то мысленно опять начиная спорить с Селяниным, то вспоминая свой разговор с отцом и встречу в лаве с Лесняком и Глуховым и вдруг загораясь желанием немедленно увидеть Павла и сказать ему, что он, Симкин, во многом теперь с ним согласен и Павел может рассчитывать на его поддержку. Потом так же неожиданно к Андрею Андреевичу приходила мысль совсем другого рода: как это могло случиться, что он, Симкин, опытный инженер, имеющий за своими плечами не один год организаторской работы, съевший с шахтерами не один пуд соли, вынужден теперь что-то пересматривать в своих взглядах, методах, даже привычках, и вынуждает его к этому человек, который не сделал еще и сотой доли того, что сделал сам Симкин. Разве у него, инженера Симкина, нет никакого самолюбия, нет никакого чувства собственного достоинства? Не постыдным ли будет для него вот такой поворот, не станут ли над ним подсмеиваться Каширов, Стрельников и иже с ними?..
Руководящие работники шахты часто собирались у Кострова словно бы случайно, без всякого повода. Никто никого к директору не приглашал, не намечалось какое-либо совещание, но приоткрывалась дверь, просовывалась голова или начальника участка, или инженера, или бригадира, и Николай Иванович говорил:
— Заходи-заходи, чего стоишь, как бедный родственник!
Человек входил, поудобнее усаживался на диван или в жесткое кресло, обтянутое парусиновым белым чехлом, а Костров просил:
— Посиди немного молча, я тут в одной бумаге разберусь…
Он знал, что скоро «на огонек» заглянет еще кто-нибудь, потом еще и еще, и тогда он в непринужденной, в совершенно неофициальной беседе с людьми узнает многое из того, что ему нужно было узнать и что он не всегда мог сделать в порядке, так сказать, официальном.
Так случилось и на этот раз. «Заглянули» и уже не ушли главный инженер шахты Федор Семенович Стрельников, Андрей Андреевич Симкин, Богдан Тарасович Бурый, Кирилл Каширов, маркшейдер Арсений Демидович Оленин и Федор Исаевич Руденко.
Разыскивая Симкина, в кабинет Кострова заглянул и Павел. Не переступая порога, негромко позвал:
— Андрей Андреевич, можно вас на минуту?
Симкин хотел было встать и выйти, но Костров сказал, обращаясь к Павлу:
— А ты чего не заходишь, Селянин? Входи, посиди, мы с тобой потом несколько вопросов должны решить.
Ничего ему решать с Павлом было не нужно, но он хотел, чтобы Селянин постепенно привыкал быть своим среди этих людей, чтобы в их кругу он чувствовал себя, как дома.
Павел вошел и, оглядевшись сел рядом с маркшейдером Олениным. Арсений Демидович, поздоровавшись, сказал:
— Слышал твое выступление по радио, Павел Андреевич. Хорошо! От души тебя поздравляю. Все конкретно, все понятно и убедительно. Главное — убедительно. Молодец.
— Спасибо, Арсений Демидович, — ответил Павел.
Несколько дней назад его действительно попросили выступить по местному радио и поделиться мыслями, что нового внесла в его жизнь научно-техническая революция и как он понимает социальное, политическое ее значение.
Хотя Павел и отдавал себе отчет, что задача стоит перед ним не из легких, он с готовностью согласился сказать свое слово. Но уже через несколько минут после того, как дал согласие, начал раскаиваться: его будут слушать тысячи людей, а он ведь ни разу в жизни не держал микрофона, ни разу в жизни не говорил перед такой огромной аудиторией. Вдруг начнет запинаться, вдруг что-то напутает? Если бы читать по написанному — куда ни шло! Но его предупредили: «Лучше всего — своими словами».