Работая лопатой и вспоминая слова Кирилла, Павел про себя улыбался. В конце концов, он никогда не ставил перед собой такого вопроса: сильный он или нет. Главное, что требуется от всякого человека, — это всегда оставаться самим собой. И тогда ни у кого не возникает мысли, что ты кому-то подыгрываешь. Черт подери, какое преступление совершает инженер Селянин, ворочая лопатой? Кому от этого вред?
И вдруг он услышал:
— Развлекаетесь, Павел Андреевич?
В двух шагах от него стоял, пригнувшись, Богдан Тарасович Бурый — «тихий змей», стоял и ехидненько усмехался. По этой усмешечке было видно, что ему доставляет удовольствие кольнуть помощника начальника участка, притом кольнуть вроде бы безобидно, просто так, шутливо. Однако Павел и вправду ничуть не обиделся и ответил совершенно спокойно:
— Помогаю, Богдан Тарасович. К тому же захотелось поработать.
— Ну-ну, ну-ну. — Бурый несколько раз кивнул головой, точно одобряя. — Это хорошо. Хорошо, говорю, когда хочется поработать. Для души полезно. Только чтоб польза и для дела была. Чтоб, значит, не распыляться… Устю-то вашу надо бы остановить, Павел Андреевич, а?
— Это почему же? — быстро спросил Павел, бросая лопату. — О чем вы?
— А куда уголь девать? Опрокид-то заклинило, мертвый стоит, ни туда ни сюда. В вагонетках полным-полно, сыпать дальше некуда… Значит, поработать, говорите, захотелось, Павел Андреевич? Ну-ну, ну-ну…
Павел рванулся было из лавы и уже миновал Бурого, невозмутимо за ним наблюдавшего, но вдруг резко повернулся и жестко ему сказал:
— Вы бригадир, Богдан Тарасович, или?.. — Он посмотрел на Никиту Комова и Семена Васильева, прислушивающихся к его разговору с Бурым, и добавил: — Прошу вас следовать за мной, Богдан Тарасович.
Они выбрались из лавы, и Павел, не оглядываясь, быстро пошел впереди бригадира. Семеня за ним, Бурый вполголоса, будто про себя, ворчал:
— Вот так-то… Сосед у меня есть, пьянчужка… Человек, можно сказать, конченый. В неделю раз приходит к нему милиционер, приказывает: «Прошу вас следовать за мной, гражданин…» Так и говорит: «Прошу вас следовать за мной…» Ну, дела!
Павел, не выдержав, бросил через плечо:
— Не стыдно вам быть таким безразличным человеком, Богдан Тарасович? Шахта для вас что — чужой дом?
— Чужой? В чужом доме, Павел Андреевич, по два десятка лет кряду не проживают. К чему вы это?
— К тому, что души у вас нет. «Проживать» — дело несложное. Жить надо! Заклинило опрокид, забили углем все вагонетки, а вы что? «Устю-то вашу надо бы остановить…» «Вашу»! Другого слова не подыскали? Вы работать хотите, Богдан Тарасович? По-новому работать, по-настоящему?
— Так-так-так! — Бурый все же догнал Павла, пошел с ним рядом. — Как разрешите понимать ваши слова, Павел Андреевич? Угроза?
— Предупреждение! — жестко сказал Павел. — Посмотрите, как работают рабочие. Пошире откройте глаза.
— Андрей Андреевич Симкин меня не предупреждал. Между нами кошка не пробегала. Не рано ли за метлу беретесь, Павел Андреевич? А то ненароком самого себя можно вымести…
Павел ничего не ответил. И пошел еще быстрее, опять обогнав Бурого и слыша, как тот, продолжая ворчать, семенит сзади мелкими шажками. «Черт с ним, пускай ворчит, — подумал Павел. — Сейчас главное — привести в порядок опрокид. Устю из-за этого останавливать нельзя. У Ричарда Голопузикова — секундомер. У Чувилова — тоже. Считают секунды. Темп. Четыреста тонн за смену — плохо это или хорошо? Сегодня за смену четыреста тонн будет. И это хорошо. Сегодня хорошо. Только сегодня… Но главное сейчас — привести в порядок опрокид».
У опрокида возился один слесарь. При приближении Павла он засуетился, но было видно, что это для отвода глаз, а на самом деле спешить он не собирался, потому что в одиночку все равно ничего сделать не мог. Он так и сказал Павлу:
— Две руки тут мало, товарищ начальник. Хотя бы еще пару. Иначе до нового потопа опрокид стоять будет.
Павел спросил у Бурого:
— Вы вызвали кого-нибудь, Богдан Тарасович?
Бурый развел руками: