— А кого вызовешь, Павел Андреевич? Пока с материка явятся, новый потоп и вправду начнется…
Бурый всегда употреблял это слово: «материк», имея в виду все, что было там, наверху. Павлу даже нравилось раньше, как Богдан Тарасович его произносит, но сейчас он не на шутку озлился:
— С материка! Материк ваш не за тысячу верст, а телефон — совсем рядом. О чем вы думаете?
Ему было неприятно разговаривать с Бурым таким тоном, он понимал, что бригадир в душе и смеется над ним, и клянет его на чем свет стоит, но сдержать себя не мог. «Черт знает, за что Симкин держит этого лаптя столько лет! — думал Павел. — Ведь ни тпру, ни ну… «Ваша» Устя! Будто прохожий!»
— О чем я думаю, спрашиваете? — едко усмехнулся Богдан Тарасович. — Могу доверительно ответить, Павел Андреевич. Думаю я о том, что как-то нескладно у вас с самого начала получается. Не в обиду будь сказано, конечно. Оно, с одной стороны, понятно: опыт не тот, силенок маловато, желание показать, что я, дескать, начальник теперь и имею право прикрикнуть кой на кого, а с другой стороны — непонятно, куда человеческая скромность девалась? В распыл пошла? И почему, обратно же, гонору столько?.. Вот о чем я думаю, дорогой Павел Андреевич. Не одобряете?
— Одобряю, — сказал Павел. Сказал так жестко, точно видел в Буром своего исконного врага. — Все одобряю, Богдан Тарасович. А теперь давайте с вами поработаем. Поможем парню привести опрокид в порядок. И прошу вас не медлить.
Он сбросил фуфайку, снял мешающую ему каску с прикрепленной к ней «головкой» и спросил у слесаря:
— Нашел, где заклинило?
— Нашел. Вот тут, товарищ начальник. Я сейчас поддиру принесу, эту сторону подважить надо. Вы подважите, а я…
— Давай, — согласился Павел. И Бурому: — Чего ж вы стоите, Богдан Тарасович? Шок у вас?
Бурый молча потоптался на месте, потом не спеша подошел к Павлу, сказал:
— Советую все ж Устю на время остановить, Павел Андреевич. Нескорое это дело — опрокид в порядок привести.
— Нет! — крикнул Павел. — Струг будет работать!
— Вольному воля, — пожал плечами Бурый. — Или, как говорится, начальству виднее.
Через несколько минут прибежал Семен Васильев, сказал:
— На подмогу прибыл, Павел Андреевич. Никита Комов так распорядился. «Иди, говорит, я тут за двоих управлюсь». А Чувилов сказал: «Спроси у Павла Андреевича, если еще кто нужен — пришлю. Лишь бы Устю не останавливать».
К счастью, опрокид заклинило не настолько, чтоб возиться с ним «до нового потопа». Не прошло и часа, как его привели в порядок, и Павел с облегчением сказал Бурому, огромным цветастым платком вытиравшему мокрое от пота лицо:
— Вот видите, Богдан Тарасович… А вы говорили…
Они снова возвращались в лаву. Бурый угрюмо молчал, думая о чем-то своем, Павел же, у которого вся злость к Богдану Тарасовичу внезапно исчезла, старался расшевелить его, понимая, что бригадир чувствует себя неловко.
— Устали, Богдан Тарасович? — спросил он, положив руку на плечо Бурого. — Может, отдохнете?
— Порох у меня еще не отсырел, — ответил Богдан Тарасович. — Или посмеиваетесь, Павел Андреевич? Оно, конечно, можно и посмеяться над пожилым человеком — сдачи-то он не даст… Тем более начальнику…
— Да не посмеиваюсь я, Богдан Тарасович. Правда, если по-честному, удивляет меня одно обстоятельство. Вы ведь потомственный шахтер, всю жизнь свою связали с шахтой, но почему же так и не пришел к вам огонек? Почему, Богдан Тарасович? Не горите вы, а тлеете. И невольно начинаешь думать, что шахта вам чужая…
Бурый ответил не сразу. Долго шел безмолвно, или размышляя над словами Павла, или думая над тем, как ему ответить. А Павел, глядя на Богдана Тарасовича со стороны, на его как-то безвольно опущенные плечи, на сутуловатую спину и устало поникшую голову, вдруг почувствовал угрызения совести за то, что разговаривал с Богданом Тарасовичем так грубо, и даже кричал на него и, конечно, обидел человека, который почти вдвое старше и который, наверное, прожил нелегкую жизнь. Кто знает, почему он такой — не то затаил на кого-то незатухающую обиду и поэтому никому и ничему не верит и никого по-настоящему не любит, не то действительно ко всему равнодушен и работает только для того, чтобы получать деньги. Разве с такими Павел не встречался? Разве таких мало?
Неожиданно Богдан Тарасович остановился, круто повернулся к Павлу и спросил:
— Почему, спрашиваете, не пришел ко мне огонек? Приходил он, мил человек, приходил. Да быстро его люди потушили. Поплевали на него — он и погас. Жизнь ведь наша как строится? Благоденствие свое человек за счет чего добывает? Знаете? А это ж как дважды два: кто посильнее и, пуще того, половчее — тот и хватает, тот и хапает от жизни все благости за счет ближних своих, тех, кому совесть не позволяет локтями других расталкивать. Или не согласны с такой точкой зрения, Павел Андреевич?