Однако подумать так могли лишь те, кто знал Павла или очень, поверхностно, или не знал его вовсе. Отца своего Павел не забывал ни на минуту, а тоска по нем наваливалась на него редко только потому, что Павел и видел, и чувствовал отца рядом с собой всегда, и ему казалось, будто отец никуда не уходил, а вот тут, в самом существе Павла, не только в его сердце и мыслях, но и в его поступках, в его отношении к людям и к жизни вообще. Все, о чем Павел думал, о чем мечтал, что делал — все это, так или иначе, было связано с отцом, который мог постоянно что-то подсказать, с которым можно было и о чем-то поспорить, и о чем-то посоветоваться. Не было у Павла Селянина другого такого друга, как его отец, и о самом сокровенном он мог говорить только с ним. Они всегда понимали друг друга, и хотя один был жив, а другой жил лишь в воображении, это нисколько их не разделяло…
Павел снял с каски «головку», положил ее на колени и выключил свет. Густая, до осязаемости тяжелая тьма, казалось, легла ему на плечи, веки тоже сразу отяжелели, и Павел закрыл глаза. Черные листья сейчас не шумели, хотя тугой, упругий ветер гудел в вентиляционном штреке так, будто где-то рядом шумели волны. Павел даже представил себе, как они разбиваются об острые камни, и прозрачные, насквозь просвечиваемые солнцем брызги вначале взлетают вверх, потом, рассыпавшись широким веером и радужно блестя, пеной оседают на берег.
Откуда-то издалека, точно из-за того самого моря, которое Павел видел в своем воображении, донеслось эхо взрыва. Приглушенное расстоянием, оно казалось мягким, как вздох усталого человека. И Павел тоже устало вздохнул. Он никак не мог избавиться от горького осадка, оставшегося от вчерашнего вечера. Пытался убедить себя, что ничего особенного не произошло, что ко всему надо отнестись спокойнее, но осадок оставался, и Павел ничего не мог с собой поделать.
Вчера перед собранием, на котором должны были выбирать шахтком, к нему подошел Кирилл и, взяв его под руку, отвел в сторону.
— Есть новость, Павел, — сказал он. — Весьма любопытная.
— Наши космонавты отправились на Юпитер? — засмеялся Селянин.
— Ну, по такому поводу я не стал бы тебя беспокоить. — Кирилл тоже засмеялся, но смех его — Павел это сразу почувствовал — был не совсем естественным. Кажется, Кирилла что-то беспокоило. — Новость касается лично твоей персоны, — добавил Кирилл. — Я случайно узнал, что тебя будут рекомендовать в члены шахткома. Все идет от Тарасова. Ты в восторге?
Павел пожал плечами:
— Не очень. Ноша не из легких. Но кому-то ведь надо ее нести…
— А почему — тебе? — спросил Кирилл. — Мало тебе своей? Институт — не пикничок, грызть науку — не семечки грызть. Согласен?
— С чем?
— С тем, что тебе не следует брать на себя лишнюю обузу. Лавров она не принесет, ты это знаешь и без меня, а хлопот… Ну скажи, какой из тебя профсоюзный деятель? Шелепиным ты все равно не станешь, а что еще?
И опять Павел почувствовал неискренность Кирилла. Слишком он хорошо его знал, чтобы не уловить фальши. И не таким уж Павел был наивным, чтобы поверить, будто Каширов печется о его благополучии.
— Не рано ли об этом говорить, Кирилл, — заметил он. — Никто меня в шахтком еще не избрал и, наверное, не стоит заранее беспокоиться…
— Ну, смотри сам, — как-то сразу отчужденно проговорил Кирилл. — Мое дело дать совет. Совет — и больше ничего. Я, конечно, понимаю: трудно отказаться от приятного чувства, что тебе доверяют, что тебя выдвигают и тому подобное. Тщеславие, честолюбие — куда от этого уйдешь? Но…
— Не надо, Кирилл, — перебил его Павел. — Ты лучше честно скажи, что тебя беспокоит? Я ведь не верю, что ты даешь мне совет из чисто дружеских побуждений. Извини за прямоту, но что есть, то есть. И знаешь, о чем я думаю?
— Ну-ка? — усмехнулся Каширов.
— Мне кажется, ты чего-то боишься. Или я ошибаюсь?
— Чего же я могу бояться?
— Точно не знаю. Возможно, моего непокладистого характера. Такой член шахткома, как я, может тебя не устраивать.
— Но ты ведь еще не член шахткома, — насмешливо сказал Кирилл.
— Вот именно…
— И потом Каширов, как тебе известно, человек не трусливого десятка. Не смешно ли — Каширов испугается Селянина… Приземлись, Селянин…
Павел ничего не ответил. Но когда маркшейдер Оленин выдвинул его кандидатуру для избрания в шахтком, Павел невольно взглянул на Кирилла, занимающего место в президиуме. Кирилл спокойно смотрел в зал, спокойно скользнул взглядом по ряду, в котором сидел Павел, и молчал. И лишь после выступления двух или трех шахтеров, горячо поддержавших Оленина, он, взглянув на Павла, проговорил с места: