— Почему ты такая, Клаша? Почему ты по-настоящему ни с кем не дружишь, почему не ищешь чего-нибудь такого, что принесло бы тебе радость?
— Почему я не ищу своих белых аистов? — улыбнулась она. — Искала бы, да знаю, что не найду. — И добавила, посмотрев на него с плохо скрытой грустью. — Не надо об этом, Павел. Прошу тебя…
— Нет, надо! — сказал Павел с удивившей его самого настойчивостью. — Надо, понимаешь? Не слишком ли мы часто бываем равнодушны друг к другу? Я говорю вообще, обо всех нас. Кто нам дал право заботиться только о своем личном и не видеть, что происходит вокруг?
Клаша опять улыбнулась:
— Ты хочешь заботиться обо всем человечестве?
— Я думаю о своих близких.
— К своим близким ты относишь и меня?
— А разве мы совсем чужие?
— Не совсем, конечно, но… — Клаша посмотрела на него с грустью и добавила: — Слушай, Павел, я еще раз прошу тебя — не надо об этом.
— Но почему? А я ведь с тобой по-дружески… Мне хочется, чтобы тебе было хорошо.
И вот тогда-то она сказала то, о чем никогда не хотела говорить и что прятала в себе так глубоко:
— Хорошо мне может быть только с тобой. И больше ни с кем! Понимаешь, нет? Теперь тебе все ясно?
Павел оторопело взглянул на Клашу и увидел, как внезапно переменилось ее лицо. Словно она в порыве отчаяния бросилась в неизвестное и тут же раскаялась в своем опрометчивом поступке, но возвращаться назад уже было поздно, и она знала, что теперь ничего не изменишь и жалеть об этом не стоит, и все же жалела, не в силах заставить себя примириться с тем, чего уже не вернешь. В то же время в ее глазах Павел увидел и другое: Клаша будто сняла с себя ношу и пусть ненадолго, но все же испытала необыкновенное чувство легкости, чувство, которого она так давно ждала.
Потом Клаша сказала:
— Хочешь, пусть будет так: я тебе ничего не говорила, и ты по-прежнему ничего не знаешь? Или будем думать, что все это было глупой с моей стороны шуткой…
Павел молчал. Ему хотелось собраться с мыслями, получше во всем разобраться, но мысли были путаными и ничего, кроме смятения, вызванного Клашиным признанием, он не ощущал. Конечно, лучше всего было согласиться с Клашей — она ничего ему не говорила, и он, по-прежнему, ничего не знает. «Лучше для кого — для меня или для Клаши? — спросил у себя Павел. И честно ответил: — Только не для нее!»
Но что он мог сказать сейчас девушке, так откровенно, с такой доверчивостью внезапно ему открывшейся? Сказать, будто и ему с ней хорошо и что он, мол, испытывает к ней нечто большее, чем простое чувство дружбы? А может быть, так оно и есть? Он ведь часто думал о Клаше значительно с большей нежностью, чем о ком-либо другом, и часто видел в ней то, чего не видел в других девушках: и ее обаяние, и доброту, и какую-то необыкновенную чистоту ее чувств… Пусть у него спросят: «Кого из девушек вашего класса ты считаешь лучшей?» И он, положа руку на сердце, ответит: «Иву и Клашу…» Да, Иву и Клашу. Хотя к Иве у него одно чувство, а к Клаше — другое… Вот в этом, пожалуй, и заключается главное: к Иве — одно, а к Клаше — другое…
Клаша сказала:
— Не надо терзаться, Павел. Я все хорошо понимаю. И ты не думай, будто мне очень тяжело с этим жить. Наоборот…
И она ушла, оставив его все в том же смятении.
Не виделись они все то время, пока Клаша училась в университете, на отделении журналистики. Не то, чтобы избегали друг друга — такую цель они не преследовали, но и не стремились встретиться, полагая, что встреча никому из них не принесет радости. Уже закончив университет, Клаша хотела взять направление куда-нибудь подальше от своего города, но когда ей предложили место литработника в газете той шахты, где работал Павел Селянин, она согласилась. «Я неплохо знаю жизнь шахтеров, там мне легче будет начинать», — убеждала она себя, хотя и знала, что не в этом главное. Ей просто не под силу было навсегда расстаться с Павлом, о котором она думала все проведенные в университете годы и которого — в этом Клаша ни на йоту не сомневалась — ей никогда не удастся забыть.
Первая их встреча после долгой разлуки произошла не совсем случайно. Написав небольшую статью о том, почему, на его взгляд, комбайн в их лаве часто простаивает и как много они от этого теряют, Павел собрался было отдать ее секретарю газеты (по его просьбе он эту статью и писал), но потом раздумал и пошел в редакцию сам. Он уже знал, что Клаша работает там, несколько раз мельком видел ее на шахте, но встретиться с ней и поговорить ему до сих пор не пришлось. Теперь же была какая-то видимая причина, и Павел решил ею воспользоваться.