— Если бы я не был директором шахты и твоим непосредственным начальником, Каширов, я назвал бы тебя сейчас мерзавцем. Но, сам понимаешь, сделать этого я не имею права. О чем очень сожалею. А теперь иди, ты свободен…
Когда Каширов ушел, секретарь парткома засмеялся:
— Значит, не имеешь права? Силен ты, Николай Иванович. А насчет струговой установки как? Отдадим? Драться не станем?
— Драться? Давай лучше попробуем мирным путем… Грибов отходчив…
Грибов принял компромиссное решение: струговую установку на шахте оставить, но передать ее другому участку. Если, конечно, начальник этого другого участка не станет возражать.
Начальником второго участка на «Веснянке» был молодой инженер Андрей Андреевич Симкин — инженер не столь опытный, как Каширов, но человек, по словам многих, совсем другого склада характера и совсем других взглядов на такие вещи, как роль инженера на производстве. Главным в своей работе Симкин считал борьбу за производительность, а она, безусловно, шла через новую технику. Когда «УСТ-55» отдали Каширову, Андрей Андреевич хотя и не затаил обиду, но это в немалой степени задело его самолюбие. Значит, ему не очень-то и доверяют? Не верят в его силы?
И вот теперь Костров ему сказал:
— Заранее хочу тебя предупредить, Андрей Андреевич, — обузу возьмешь приличную. Нервишки потреплешь, а славу наживешь не скоро. Но…
— Не надо никаких «но», Николай Иванович, — ответил начальник участка. — Я все понимаю. Если вы не возражаете, завтра же буду ставить струг в лаву.
— Ставь. Батеев будет тебе благодарен. — Николай Иванович улыбнулся. — Да и я тоже…
Руденко теперь ходил злой, беспричинно ко всем придирался, с начальником участка разговаривал лишь при крайней необходимости, да и то сквозь зубы. Однажды, неделю спустя после того как бригада снова стала работать на комбайне, Кирилл сказал бригадиру:
— Ну вот, Федор Исаич, скоро опять загремим. Давай подтяни ребят, с заработками не поджимай, пускай почувствуют, что снова на своем старом коне.
— Мелко пашете вы со своим старым конем, Кирилл Александрович, — угрюмо ответил бригадир. — Сдается мне, что нет у вас такой штуки, как гордость и самолюбие. Добро бы только о вас лично речь шла, а то и бригаду в положение хлюпиков поставили. Только теперь и слышишь: «Что, Исаич, кишка тонка насчет новой техники?» Позору не оберешься.
— Брось чудить, Исаич, — внешне миролюбиво, хотя его и задели и тон, и слова бригадира, сказал Кирилл. — Позору мы хлебнули за эти два месяца, теперь смывать его надо. А гордость и самолюбие… — Кирилл засмеялся. — Такая штука у меня есть, Исаич. Потому, может быть, и бучу я поднял. Не хочу, чтобы и на меня, и на моих рабочих пальцем тыкали…
После того как «УСТ-55» убрали с участка, Кирилл больше всего боялся встречи с Павлом Селяниным. Злился за это на самого себя, злился на Павла, но побороть неприятного чувства не мог. И думал: «Может, попросить Кострова, чтобы перевел Павла на другой участок? А мотив? Какой выдвинуть мотив? Смешно ведь сказать: «Начальник участка инженер Каширов не сработался с рабочим очистного забоя Селяниным». Смешно. А другого — той внутренней неприязни, которую мы испытываем по отношению друг к другу — никто не поймет».
В конце концов он решил: если Павел начнет во что-то вмешиваться — поставлю его на место. Раз и навсегда.
…Нельзя было сказать, что рабочие бригады Руденко за то время, пока они возились с новой струговой установкой, обросли жирком — работать им приходилось немало, да и нервотрепка давала себя знать. Поиздергались они изрядно, результатов своей работы не видели никаких, и настроению их никто не позавидовал бы. Теперь же, когда все пошло по-прежнему, многое изменилось. Осадок от неудачи, конечно, остался, но, возможно, чувство неудовлетворенности, даже какой-то неосознанной своей вины за эту неудачу, вызывало и другое чувство — чувство яростного, заразительного азарта. Создавалось впечатление, будто люди, соскучившись по настоящей работе, вдруг испытали непреодолимую потребность наверстать упущенное, и теперь нет силы, которая остановила бы их и погасила порыв, долгое время чем-то или кем-то сдерживаемый.
Существует какая-то необъяснимая закономерность в том, что когда внезапно рождаются вот такие порывы, все обычно у людей ладится, все горит под руками, и часто та высота, которая казалась недосягаемой, вдруг берется с ходу, будто люди давным-давно готовились к ее штурму. И никто этому особенно не удивляется, потому что понимают: великое напряжение всех духовных и физических сил не может не принести больших успехов, так как все это тесно между собой связано.