Как и обещал генерал, меня, Зотова и еще человек тридцать на сегодня определили на завод.
Нас построили в колонну и погнали, словно баранов, вперед, сквозь ворота с уже знакомой резной надписью «Arbeit macht frei», и дальше, до вторых ворот и внешней стены. Справа за внутренними воротами я увидел несколько строений комендатуры: три барака для солдат охраны СС, бюро управления и еще какие-то постройки, назначения которых я не знал.
— Там электрощитовая, — негромко сообщил мне Зотов, — оттуда подается напряжение на колючку по всему периметру. А в самом конце, вон видишь маленький дом с желтыми стенами — политический отдел, меня как-то водили туда на допрос…
Слева же располагались гаражи и склады. Там нам приказали остановиться и ждать.
Колона мрачно замерла, вокруг на равном расстоянии расположились с десяток автоматчиков, у троих были собаки. На нашу группу охраны было более чем достаточно.
Наконец, явился тот самый незнакомый мне офицер, разбудивший нас с утра на построение. Он что-то сказал переводчику, и тот закричал, обращаясь к нам:
— Грузиться в машины, быстро!
От гаража отъехали три военных грузовика «Опель», модели «Blitz S» со снятыми тентами, и мы набились в кузова двух первых машин, как селедки в бочку. В третьем грузовике разместились охранники, а офицер, имени которого нам не сообщили, сел на переднее пассажирское место в односкатный штабной «Mercedes-Benz L1500A», переводчик сел сзади. Я неплохо разбирался в марках и моделях немецких машин — поднатаскался за прошедший год, поэтому определил их без проблем.
Судя по всему, ехать нам предстояло достаточно далеко, иначе проще было бы отправить заключенных своим ходом, а раз посадили в грузовики и говорили про завод, то я предположил, что нас отвезут куда-то в сторону Берлина — это километров тридцать — тридцать пять на юго-восток — там много заводов, в том числе, строящихся, и дополнительные рабочие руки, конечно, немцам не повредят.
Погода, как и все дни до этого, стояла отвратительная. В лицо, как не прячься, била колючая морось, забиваясь и за шиворот, ветер дул с такой силой, словно пытался подхватить грузовики или, хотя бы, перевернуть их. Руки без перчаток быстро покраснели и начали коченеть.
Но я был искренне рад впервые за прошедшие недели выбраться за пределы лагеря. Я прекрасно понимал, что я не свободен, что каждое мое движение контролируется, и вздумай я выпрыгнуть за борт, как тут же получу очередь в спину от охраны. И все же… я дышал холодным воздухом, смотрел по сторонам, и чувствовал себя иначе. В лагере сама атмосфера с невероятной силой давила на психику, загоняя людей в непрерывный страх за свои жизни и жуткую депрессию, когда силы попросту покидали самые крепкие организмы, и ты не мог даже подняться с постели… а это была верная гибель. Черный дым, почти круглосуточно шедший из труб крематория, постоянно напоминал о том, что тебя ждет.
Люди в кузове почти не общались между собой, многие, несмотря на холод, дремали, пользуясь короткой передышкой, другие, как и я, глазели по сторонам.
Мы двигались по пригородной дороге, время от времени проезжая небольшие городки, часто состоящие всего из нескольких улочек, все типичной застройки в пару этажей. В такие моменты немногочисленные, скудно одетые прохожие останавливались и смотрели на нашу колону, как мне казалось, с ужасом во взглядах. Мы для них были дикими зверьми, по недоразумению оказавшимися рядом, и оттого особо опасными, несмотря на множество солдат охраны.
Женщины, носившие преимущественно однотонные пальто серых и коричневых оттенков, жались к домам, мужчины — тоже одетые в темные пальто или куртки, гневно тыкали пальцами в нашу сторону, призывая, наверное, к немедленно казни. Слов слышно не было, рев моторов перекрывал их выкрики, но общий посыл был совершенно понятен.
Много раз в будущем я слышал рассуждения о немецком народе, как об одураченных кучкой нацистов людях, которые вовсе не желали того, что происходило, а на самом деле даже и не знали обо всех ужасах, творимых на оккупированных территориях и в таких лагерях смерти, как Заксенхаузен.
Это не совсем так. Не знать они попросту не могли, некоторые лагеря вообще располагались прямо в городах, и люди, шедшие на работу, прекрасно видели советских пленных, и других заключенных, и явно догадывались, что тем живется, мягко говоря, не сладко. Но они попросту закрывали на это глаза. Кто-то верил официальной пропаганде, другие имели свое мнение, но лишь единицы пытались бороться. Большинство же воспринимало все происходящее, как естественный процесс. И когда бомбы летели уже на немецкие города, то во всем традиционно винили коммунистов — этих кровожадных варваров, цель которых уничтожить всех приличных людей в целом мире.