— Не ленись, Шведофф, иначе, долго не проживешь. А ведь ты хочешь жить?..
Я ничего не ответил, лишь косил глазом на печи. Но наша цель находилась дальше, в соседнем помещении. Еще одна дверь, и мы на месте. А там…
Тела. Не знаю точно сколько, но точно несколько десятков. Может, сотня. Свалены грудой, один на другого.
Почти все голые, лишь на некоторых нательное белье.
Худые, как скелеты.
Обтянутые тонкой кожей черепа.
— Кидай труп сверху! Одежду с него потом снимем, пригодится…
Я не смог. Руки у меня разжались, Виндек тоже не удержал, и тело Федора упало на пол.
Виндек пожал плечами:
— Хорошо, пусть здесь валяется. Плевать!
У меня по щеке скатилась слеза. Я ничего не мог с этим поделать.
Отвернувшись, чтобы Виндек не заметил, я побрел к выходу.
Когда я уже почти добрался до дверей, то услышал в спину:
— А ведь этот человек уже был мертв, еще до того, как в него начали стрелять господа офицеры. Не так ли?..
Глава 8
— Не понимаю, о чем вы говорите, господин капо!
Тускло горели редкие лампочки, освещая голую бетонную коробку пустого коридора.
Сунулся было к ближайшей двери — тяжелой, железной, но отпереть ее не смог. Закрыта на ключ и внешний засов. Лишь маленькое оконце — «глазок» — запиралось снаружи на небольшую задвижку. Удобно устроили, сволочи, заводят пленника и через оконце стреляют ему в затылок.
Я отшатнулся от камеры и пошел дальше, ткнувшись в одну из следующих дверей. Где-то же должен быть выход!
Но и тут его не нашлось. Сравнительно небольшое герметичное помещение с плотной дверью, сейчас совершенно пустое.
Я чуть постоял, соображая, пока, наконец, до меня не дошло.
Газовая камера! Здесь, в Заксенхаузене они были не такие просторные, как в Освенциме, и применялись, в основном, для уничтожения больных и непригодных для работ пленных. Не двести человек разом с поднятыми вверх руками, чтобы влезло больше, но десяток-другой за один «заход» здесь убивали каждый день. А потом… туда, где томились в ожидании печи крематория.
Разве мог все это придумать человек? Казалось, подобное устроил лишь абсолютно чужой разум, лишенный всех тех качеств, благодаря которым человечество ушло из эры жестокости, начало стремительно развиваться, что бы что?.. Вернуться на множество веков и даже тысячелетий назад, откатившись в дикость и варварство. Но нет, немцы не считали себя дикарями. Наоборот, таковыми они считали всех, кроме себя, позабыв, что именно «милосердие» — это двигатель развития человечества.
Виндек, шедший следом за мной, лишь наблюдал, никак не комментируя мои находки. Он прекрасно ориентировался в этом страшном доме, многократно бывая здесь прежде.
И лишь раз пояснил:
— Недавно один из господ инженеров провел рационализацию. Придумал, как эффективнее пользоваться камерами. Раньше было сложнее, всего пару человек за раз можно было оприходовать, а теперь проще — заводи, сколько влезет, потом только вытаскивать успевай! Говорят, неплохую премию получил. Учись, Шведофф!
Я слушал, но не воспринимал информацию.
Рационализировал? Премия? О чем это Виндек говорит?
Потом дошло.
Обычный, наверное, инженер. Конструктор. Сидел и думал, а как бы сделать так, чтобы увеличить пропускную способность газовой камеры? Исключительно ради науки! И придумал. Его изобретение ввели в эксплуатацию, а самому «рационализатору» выписали премию. Заслужил, молодец'! Дома перед женой и детьми, поди, хвастался, как на работе его любят и ценят. Интересно, рассказал, за что именно премировали? Впрочем, мог и рассказать. Жена бы лишь восторженно смотрела на героя-мужа, а дети радостно хлопали в ладоши.
— Это станция «Цэт», Шведофф. Запомни это название и моли бога не попасть сюда в качестве «клиента».
Наконец, нужная дверь нашлась.
Я вывалился на улицу и морозный воздух ледяной волной обжег мои легкие. Казалось бы, я взрослый человек, прошедший через многое, и там, в будущем, и здесь, в далеком прошлом… но к подобному моя психика оказалась не готова.
Это было чересчур.
Я реально понимал, что сейчас сорвусь. Не в человеческих силах смотреть на все это и бездействовать. И нервы, казавшиеся толстыми, словно канаты, на деле оказались ниточками, за которые дернул — и порвались.
— Шведофф, ты мне не нравишься! — Виндек, вышедший следом, раскурил очередную сигарету. — Ты слишком мягкотелый, у нас тебе будет сложно. Ты просто пойми одно — перед тобой не люди! Это даже не животные, а просто мясо. Да, они умеют говорить, но они — никто. Не думай о них, как о людях, и жить тебе станет проще.