Это была империя, которую требовалось уничтожить. Стереть с лица земли и наказать потомкам добить всех, кто чудом уцелел.
Зло вечно, как и добро. И возрождается спустя время. И каждый раз добро вынуждено вновь и вновь вступать в бой. Ради будущего, ради детей, ради жизни.
Последняя папка называлась: «Серия экспериментальных опытов под наблюдением др.Риммеля и проф.Вернера». Папка была пуста. Как видно, опыты еще не успели начаться, а теперь, если и начнутся, то явно без участия профессора.
Дальше листать бумаги я не стал. Ценность этих материалов я прекрасно понимал, но, к сожалению, у меня не было фотоаппарата, чтобы сделать фото с документов. Иначе, переправил бы все это в Берлин, вместе с микропленкой Зотова…
Аккуратно сложив все документы обратно в сейф, я запер его и убрал ключи в ящик стола. Мне было все понятно — доктору Риммелю было еще очень далеко до успеха, хотя он умудрился загубить уже не одну тысячу жизней.
Физическое устранение доктора было бы хорошим ходом. Пока на его место придет новый человек, пока вникнет в суть дела — эксперименты приостановятся. Пример с Вебером был тому подтверждением.
Оставалось придумать, как убить Риммеля, чтобы подозрение не пало на меня. Или плевать? Прибить гада в открытую — на это у меня хватит сил, а потом будь что будет?..
Нет, оставался еще Гиммлер, на которого я тоже имел определенные виды. Решено! Действую, как всегда, по ситуации. А там, как карта ляжет…
Между тем, суета на улице не заканчивалась уже который час. Я выждал момент и вышел из лазарета, чтобы вылить ведро с грязной водой. Мимо как раз проходил эсэсовец высокого чина — целый штурмбаннфюрер. Он бросал недовольные взгляды на переполох, а потом неожиданно обратился ко мне:
— Как вы считаете, сегодня мы все же сыграем спектакль? Или эти… хм… обстоятельства могут всему помешать?
Признаться, я несколько опешил. И не нашел ничего лучше, чем переспросить:
— Простите?
Штурмбаннфюрер удивился:
— Судя по вашему одухотворенному лицу и умным глазам, я подумал было, что вы являетесь поклонником нашего театра? Извините, если ошибся.
Я совершенно ничего не понимал в происходящем. Театр? Здесь в концентрационном лагере? Что за бред?
— А знаете что, молодой человек. Если представление все же не отменится, я вас приглашаю. Начало в девятнадцать ноль-ноль. Приходите в малый лагерь к семнадцатому бараку. Охране скажите, что вас позвал господин Крюгер. Это, собственно, я и есть.
— Капо Шведов, — автоматически представился и я.
— Вот и отлично, молодой человек. Надеюсь, вы нормально относитесь к еврейской нации? Тогда до вечера. Удачного дня!
С этими словами странный штурмбаннфюрер отправился дальше по своим делам, я же в некоторой растерянности вернулся в лазарет.
Что это сейчас было?
От Зотова я ничего не слышал про Крюгера, как и от других заключенных, с которыми общался прежде. Но, судя по всему, фигурой он был достаточно важной. Вот только его манера говорить смущала меня. Во-первых, он обращался на «вы», что было не просто редкостью в стенах лагеря, а, наверное, единичным случаем. Во-вторых, театр. Это уже само по себе нетипично. Ну, и главное, «еврейский вопрос». Почему он уточнил, хорошо ли я отношусь к евреям? Здесь, в Заксенхаузене, да и в других лагерях, эту нацию пытались извести под корень, стереть с лица земли, но у Крюгера, кажется, была особая точка зрения на этот вопрос.
В общем, я пребывал в состоянии недоумения, и решил для себя, что если получится, вечером обязательно побываю на представлении.
Малый лагерь, про который говорил штурмбаннфюрер, находился рядом с карцером, где я видел сына Сталина, и зоной «А», но был отделен от них, как и от основного лагеря, еще одной стеной.
Сестра Мария вышла из больничного блока и пошла к лазарету, но, заметив меня с пустым ведром, приблизилась и спросила:
— Выполнил работу?
— Да, госпожа Мария, я все сделал.
— Тогда свободен до завтра.
Признаться, я планировал отсидеться в лазарете до самого вечера, но выбора не было. И так повезло, что основной шмон я пересидел там. Сейчас же все уже несколько успокоилось. Начальник лагеря и остальные высокие чины вернулись в комендатуру, но охранники еще продолжали поиски.
Особенно свирепствовали эсэсовцы из подразделения «Мертвая голова», проходящие стажировку в Заксенхаузене. Их легко можно было отличить по нашивке с черепом и перекрещенными костями на воротнике. В их задачи как раз и входила общая охрана, организация труда и быта узников, а так же изощренная система наказаний и уничтожения заключенных. Самые ублюдочные твари, которые с моей точки зрения просто не могли называться людьми, служили как раз в «Мертвой голове».