— Я слышал, что генералы кончили точно так же… — Виндек материализовался справа от меня. — Их вешали одного за другим, они дрыгались, балансируя, а потом сдохли, как свиньи!
— Какие генералы? — не понял я.
— Те, кто хотел смерти фюрера! Они готовили покушение, но судьба хранит Адольфа для нас!
— Германия превыше всего! — отозвался я, надеясь, что голос не выдаст настоящих эмоций, переполнявших меня.
— Шведофф, не уходи далеко, нам еще тела хоронить… крематорий не справляется с нагрузкой.
Я встал в стороне и вскоре впал в некий транс, отключившись от окружающей действительности. Иначе… не знаю, что бы я сделал в этот момент.
Когда меня грубо толкнули в плечо, я очнулся. Времени прошло… не знаю сколько, но уже стемнело.
— Не спи, Шведофф, пора!..
Все приговоренные были мертвы, а другие капо грузили их тела в кузова двух грузовиков, специально подъехавших поближе к виселице.
Офицеры и унтера уже ушли, остались лишь обычные солдаты-эсэсовцы, которые в погрузке тел не участвовали, а лишь наблюдали за процессом со стороны
Я, наверное, выплакал все слезы, потому что в этот вечер не проронил ни слезинки. Просто брал очередное тело за ноги или за руки, тащил к машине, поднимал, отпускал. И так раз за разом, снова и снова.
В два грузовика поместились все трупы. Машины загудели и медленно двинулись к воротам. Капо и охрана неспешно пошли следом, и я в том числе.
Первые ворота, вторые ворота… машины повернули налево по мощеной дороге, в сторону небольшого подлеска, расположенного неподалеку.
— Ямы уже вырыли, долго не провозимся, — деловито сообщил Виндек. Он никак не хотел от меня отвязаться и постоянно находился где-то рядом, то слева, то справа, не выпуская из виду.
Чуть в стороне я увидел дома — обычная немецкая деревушка, ничего особенного. Из труб шел белый дым, на улице никого не было видно. Поздно уже, благопристойные бюргеры, их женушки и дети давно дома. Поужинали и готовятся ко сну. Идиллия. Рай на земле.
Но не для всех.
Именно в такие моменты я понимал, насколько же мы разные.
Что русскому хорошо, то немцу смерть.
Я бы перефразировал: что немцу хорошо, то русскому тоска.
Всю жизнь существовать по их скучному, неизменному распорядку — врагу такого не пожелаешь, если этот враг, конечно, не немец. Подъем в пять утра, отбой — в девять вечера. Отпуск планировать за год-два. Экономить на всем: не мыться — вода стоит денег, считать каждый пфенниг в магазине, не жечь масло и керосин. А главное — не иметь собственного мнения.
Жить, не зная, что такое свобода.
Зато эти люди прекрасно научились приносить беду в чужие дома и поставили смерть на конвейер.
Я не хочу клеветать на всю нацию, но конкретно это поколение совершило то, за что их дети, внуки и правнуки будут каяться еще очень долго… пока в один прекрасный момент не решат, что уже достаточно… и все закрутится по-новой…
Мы добрались до подлеска. Ямы, и правда, были подготовлены заранее. Мы еще лишь подходили к ним, когда я почувствовал гнилостный запах разлагающихся тел.
— Тут еще пять общих могил, на днях выкопали, — пояснил Виндек, — вот и воняет падалью…
Грузовики просто сбросили содержимое кузовов на землю, развернулись и уехали.
— Взялись! Раз-два!..
Если бы мы были с Виндеком вдвоем, то тут он и кончил бы свой земной путь. Но рядом, матерясь и таская тела, были и другие капо. А всех убить я бы не сумел, даже будь при мне мой нож.
Вот бы мне автомат… или хотя бы наган, а еще лучше пулемет с одной из вышек. Но это я размечтался…
Когда наполнили первую могилу, сложив убитых до самого верха одного на другого, Виндек скомандовал:
— Бери ведро и лопату!
Чуть в стороне стояли массивные чаны с негашенной известью. Мы пересыпали ее в ведра и засыпали тела в ямах — так от них меньше смердело, а после уже присыпали землей.
— Прежде пробовали сжигать, — пояснял Виндек, — выкапывали яму, сверху клали большую решетку и кидали трупы, снизу разводили сильны огонь… но жара не хватало, и потом копаться в этой каше никому не хотелось. Проще закапывать: известь гасит почти все запахи, а тела мумифицирует… глядишь, и через сто лет сохранятся!
Закончили поздно. Я не чувствовал рук, спину ломило, плюс — не ел с самого утра. Но, зайдя в барак, просто рухнул в постель, не чувствуя ни малейшего аппетита. Умом я понимал, что мне нужна энергия, иначе тут не выжить, но так и не смог заставить себя встать и пожевать хотя бы кусок хлеба. При одной мысле о еде к горлу подкатывала волна тошноты, и я еле сдерживался.