Первая камера была пуста — лишь кровать без матраца и упавший на бок стул.
Вторую камеру мы взломали легко, лишь сбив запор на двери. Внутри — картины на стенах, ковры на полу, тихая музыка, струившаяся из патефона. Запах вкусной еды.
— Да тут две комнаты! — восхитился Яков. — Царские хоромы!
В первой комнате мы никого не нашли, а во второй…
Мужчина пытался взломать еще одну дверь, ведущую в коридор, но ничего не получалось, и теперь он обернулся на нас с испугом во взгляде и попятился к стене.
Я сунул Якову в руку пистолет.
— Сделай это. Не думай. Просто стреляй!
— Почему не ты? — спросил Джугашвили, принимая оружие.
— Так будет правильней. Я здесь чужой, а ты сегодня меняешь историю!
Он тяжело вздохнул и разрядил всю обойму в грудь и лицо пленнику.
Я подошел к телу и проверил пульс.
Степан Бандера был мертв.
Глава 23
Это не была жестокость или безжалостность, и я не чувствовал ни малейшего сожаления, хотя только что участвовал в убийстве безоружного человека.
Хотя нет, убийством я бы произошедшее не назвал — это была казнь.
И я очень надеялся, что мы совершили правое дело, предотвратив многочисленные преступления и бесчинства, которые должны были произойти в будущем под знаменем этого имени, которое я даже произносить вслух не хотел.
Все, что я чувствовал — невероятное облегчение, словно камень с души.
Чтобы изменить мир иногда приходится марать руки, но пусть уж лучше это сделаю я, мне не привыкать, чем кто-то другой.
Светлое будущее невозможно без темного прошлого.
И пусть это глупость, но я верил, что Эра милосердия возможна. Что люди могут стать и чище, и добрее, но для этого нужны предпосылки. Общество и воспитание обязаны сделать из человека — Человека, и советский строй был, как никто другой, близок к этому.
В детстве само понятие «насилие» казалось страшным и мрачным. Убийства в фильмах и книгах живо воспринимались психикой, оставляя свой след. Но прошло несколько десятков лет, и детям с яслей начали внушить, что насилие — неотъемлимая часть жизни. И новые поколения не получили ту детскую «прививку доброты» и оказались подвергнуты совсем иной методике воспитания, построенной на грязи, лжи и смерти.
Я очень хотел, чтобы в этом мире, куда я попал волею случая, все пошло немного иным путем. И я делал все возможное для этого.
— Что дальше? — Яков был взволнован.
— Дальше? — я задумался. — Будем выбираться из этого проклятого места!..
Мы вышли из «Целленбау», хотя, по хорошему, нужно было проверить и другие камеры, где немцы держали особо ценных объектов, которых планировали в дальнейшем использовать в своих целях. Тот же Мельник, наверняка, сидел где-то по соседству.
Но… двойного убийства мне хватило. Надеюсь, остальных покарает сама судьба, рок или, если угодно, фатум. Кому как нравится. А с меня на сегодня достаточно.
Точнее, воевать я был готов и дальше, но с оружием в руках против таких же вооруженных врагов. Чтобы все по-честному!
— Если ты вдруг выживешь и доберешься до наших, расскажи им обо мне! — попросил я, безрадостно оглядывая обстановку. — Пусть знают, что Дмитрий Буров был, сука, героем, честно дрался до последнего и пал смертью храбрых!
Яков мрачно кивнул, не питая особых иллюзий на счастливое будущее.
Побоище на улице все не стихало. У стены добивали пойманного эсэсовца, методично размазживая его голову камнем. Рядом, у стены барака, трое заключенных навалились на солдата. Двое держали, третий душил. Солдат дергался, пытаясь вырваться, но я видел, что ему конец.
Особый лагерь Крюгера полыхал. Над бараками клубился черный дым. Производству фальшивых купюр и документов пришел конец. Работники подожгли машины и сами бараки. Надеюсь, хоть остались живы.
Но не все было радужно.
Как раз в этот момент внешние ворота распахнулись и на территорию лагеря въехали три броневика, за которыми строем шло не меньше пятидесяти солдат.
Наш пулемет на вышке на мгновение замолчал, а потом начал разворачиваться к новым противникам, но пушка одного из броневиков гулко ухнула, и снаряд угодил прямо в вышку, снеся половину смотровой площадки.
— Дьявол! — вскрикнул Яков. — Так мы долго не продержимся!
Я вполне разделял его точку зрения. Три броневика, автоматчики и разрушенная вышка практически не оставляли нам шансов на успех. Даже если кто-то все же сумеет перебраться через стену, то большинство все равно полягут здесь.
— Убивать всех! — услышал я громкий приказ на немецком, обращенный к эсэсовцам. — Никакой пощады!