— Есть хочешь? — спросил Урук.
— Пить.
Урук подал ей небольшой бурдюк.
— Пей, сколько хочешь.
Из второго бурдюка он, сжав рукой собачью морду, принялся тоненькой струйкой вливать жидкость в пасть пса.
— Иначе все расплещет, — пояснил он.
Вода отдавала кожей, но тут уж не до жалоб.
Урук тем временем скинул рубаху и бросил ее на куст. Такой ткани Ада еще не видела. С виду мягкая, как шерсть, но блестит, будто гладкая кожа. Еще внушительнее выглядел сам Урук. Под блестящей от пота кожей играли мощные мышцы. Днем он оказался еще красивее, чем выглядел ночью. Проседь на висках и морщины на лбу его только красили.
— Воздух влажный, — сказал Урук. Он ладонями стер пот с боков и провел руками по штанам.
Ада опустила глаза на свою рубаху, тоже промокшую от пота.
— Сними, если хочешь, — предложил Урук.
У себя дома она бы так и сделала. Мать целыми днями расхаживала в одной набедренной повязке. Дети вообще голышом бегали. Но в Дагоноре рабы становились стеснительными. Им ничто не принадлежало, беречь они могли лишь собственное тело, поэтому прятали его с болезненной одержимостью. Женщины не раздевались даже друг перед другом. Мужчины вели себя так же. И Ада осталась в одежде.
— Неразговорчивая ты.
— Анта-Кане не любит разговорчивых.
— Есть хочешь?
— Конечно.
Урук отошел к дереву и вытянул из веток сверток. Осторожно развернув пергамент, он извлек на свет маленькую мясную тушку, почерневшую при обжаривании на открытом огне.
— Это что? — спросила Ада.
— Кролик.
Урук оторвал от тушки заднюю ногу и швырнул псу. Оторвал вторую и протянул Аде.
— Пес его добыл, ему и первый кусок.
Затем Урук отодрал полоску мяса от ребер и протянул псу. Тот проглотил то, что уже было во рту, и осторожно принял мясо.
Ада попыталась сделать то же самое. Она оторвала от своей порции кусочек обугленного мяса и протянула псу. Тот не обратил на нее внимания.
— Брось ему, — посоветовал Урук.
— Но он не смотрит.
— А ты попробуй.
Ада думала, что мясо упадет псу на спину, но, как только кусочек оторвался от ее пальцев, пес подпрыгнул и поймал подачку на лету.
— Спала?
— Нет. Не улечься было.
Урук глянул на нее, но промолчал. Ел он быстро, Покончив со своей порцией, закинул кости в кусты.
— Знаешь, почему я тебя сюда притащил?
Ада пожала плечами, стараясь казаться спокойной. Однако этот вопрос ее мучил все утро. Зачем она ему? Не поварихой же, ясное дело. Задавать вопросы она не решалась. Раб должен таиться все время. Многие нифилимы, особенно женщины, любили поддразнить раба, чтобы потом обмануть его робкие надежды и еще больше унизить.
— Сейчас я тебе кое-что покажу. — Урук кивнул на прореху в кустарнике. — Полезай туда.
Ада приблизилась к кустам и увидела перед собою всю долину, от сарая, в котором лежали ее метлы, до поля, на котором нифилимы устраивали учебные сражения. В отдалении возвышались Иссохшие Холмы.
— Что видишь? — спросил Урук.
— Дома… Люди…
Совсем еще ребенком Ада поднималась с отцом в горы, где росла сочная трава для коз. «Мы отсюда кажемся муравьями», — показывал отец на долину внизу. Люди внизу, однако, вовсе не были похожи на насекомых. Ада могла разглядеть очертания голов, рук и ног. Мужчин от женщин и нифилимов от рабов она, правда, отличить не могла. Все одинаковы с такой высоты.
— На кузницу смотри, — подсказал Урук.
Она посмотрела на кузницу и удивилась.
— Дыма нет. Огонь погас.
Урук кивнул.
— Почему?
За все время рабства Ада ни разу не видела кузницу бездействующей.
— Все в шахты перетаскивают. Инструменты, пищу прячут. Даже рабов. Армия Кан-Пурама на подходе.
Ада снова прищурилась на холмы, как будто ожидая увидеть толпу вооруженных людей. Но даль по-прежнему была пуста. Между небом и землей слегка покачивались лазурные волны, на армию не похожие. Не похожи они были и на зеленую траву, которая, как знала Ада, росла за холмами. Как будто вода. Океана она не видела. «Река только с одним берегом», — так отец описывал эту большую воду.
— Это море? — спросила она.
— Нет. Нет там воды.
— Отец рассказывал, что за равнинами есть большое море.
— Верно он говорил.
— Может, это оно?