— О, какое это счастье! — раздалось в трубке, и тут же последовали гудки.
— Спешит к нам, — улыбнулся мирза Давуд, вешая трубку. — Ну, берегитесь, доктор Хашимова!..
Не прошло и десяти минут, как дверь кабинета распахнулась и к ним влетела возбужденная, раскрасневшаяся Мелби.
Мирза Давуд и профессор Фахрулла поднялись ей навстречу.
— Ах, миссис, я так много наслышалась о вас хорошего! — заговорила Мелби, протягивая руку Хашимовой.
Хашимова с улыбкой взяла протянутую руку американки.
— Дружба! — произнесла по-русски Мелби.
— Мир! — ответила ей в тон Хашимова на английском, и обе весело рассмеялись.
— До чего же это правильно! — сказал мирза Давуд. — Дружба между медиками рождает счастье людей.
Все шумно расселись за овальным столом.
— Ну как, — спросила миссис Мелби, обращаясь к мирзе Давуду, — рассказали вы ей об Амаль?
— Да, миссис. Саадат-ханум удостоила нас своим вниманием и осмотрела больную.
— Ну что вы скажете, моя дорогая? Поможете нашей бедной девушке?
— Я сделала все, что могла, — ответила Хашимова. — Для операции у меня, к сожалению, нет времени. Ведь потребуются не одни сутки для подготовки больной и наблюдения после операции. А я должна срочно вылететь на Родину.
— И вы думаете, что профессор Давуд отпустит вас?
— Это невозможно, миссис… — начала было Хашимова, но профессор Фахрулла не дал ей договорить:
— Ханум, вы моложе меня на десятки лет… Видите мою седую бороду?.. Я готов пойти на позор: наголо сбрить ее, лишь бы вы оперировали Амаль.
Лицо Саадат залилось краской.
— Ну как?.. Позвать мне цирюльника? — продолжал настаивать Фахрулла с улыбкой.
— И вам не жаль будет расстаться с таким украшением? Ведь для приверженца ислама, да еще такого почтенного человека, как вы, саиб, она почет, имя, уважение и любовь народа!
— Готов потерять все, ханум, лишь бы наполнить чашу судьбы дочери садовника радостью счастья.
— Мне кажется, профессор, — проговорила Саадат, запинаясь, — что общими силами мы смогли бы убедить доктора Шнейдера…
— Ни в коем случае! — воскликнул Фахрулла. — Шнейдер слишком пристрастен к деньгам, чтобы…
— И притом вопрос о его отставке уже предрешен, — сказал мирза Давуд. — А другого хирурга-окулиста у нас нет.
— Нет, нет, миссис Хашимова, — горячо заговорила Мелби. — Ваше сердце не позволит уехать, не оказав помощи несчастной девушке. Не одна только Индия нуждается в вашем искусстве. А ведь там вы совершали чудеса!..
— Ну какие там чудеса, — покраснела Хашимова. — Я делала то, чему научили меня на моей Родине.
Вернувшись к себе домой в посольство, Хашимова почти всю ночь не спала. Ворочаясь с бока на бок в мучительной бессоннице, она думала об Амаль, за которую профессор Фахрулла самоотверженно жертвовал седую бороду, о Мелби.
«А что, если Шнейдер прав и хирургическое вмешательство только углубит трагедию девушки? — вдруг подумала она. — Тогда Шнейдер начнет поход против советских врачей, а мулла Башир обрушит ураган проклятий на мирзу Давуда и его сторонников».
Хашимова мысленно представляла себя за работой под отражателем в просторном хирургическом кабинете. За ее спиной восемнадцать лет практики, тысячи операций. И все же… Ведь эта операция очень сложная и ответственная…
Так прошла вся ночь, и наступило утро. Саадат встала и начала одеваться.
Вдруг из соседней комнаты постучали в стенку. Там жил доктор Скрипкин. Хашимова ответила на стук. И уже через несколько минут доктор явился с приглашением на завтрак. Он сразу заметил ее бледное лицо, возбужденное состояние.
— Ну-с, как решили?
— Пока ничего не могу сказать…
— А ехать туда все же собираетесь?
— Хочу проверить, насколько глубоко Шнейдер обосновывает свой отказ.
— А может быть, он и прав?
— Может быть!..
— Ну, а если он ввел афганских врачей в заблуждение?
— Тогда он мерзавец!
Они зашли в посольскую столовую.
— Дорогая Саадат, — сказал Хашимовой переводчик посольства. — У меня есть кое-что любопытное для вас. Примерно месяц тому назад молодой афганский кочевник усиленно искал вас по всему Кабулу.
И он рассказал, как Надира обступила толпа, готовая поколотить его только за желание сделать операцию своей невесте, как он бережно хранит свой портрет с ее автографом — словом, все-все…
После завтрака Хашимова выехала в клинику.
На больничном дворе толпился народ. Больные, служащие и прохожие заполнили дорожки. И все словно завороженные слушали певца.