— Доктор-саиб! — оживился Саид. — Если бы вы видели мои черные розы! На заре их лепестки играют с лучами солнца. И, глядя на них, сердце замирает от радости. Недаром Азиз-хан дрожит над каждым их лепестком.
— Вот и надо, чтобы эти чудесные розы радовали бы людей, а не одного хана.
— Аллах свидетель, саиб, с какими трудностями я выращивал их!.. Я согревал их собственным дыханием…
— И хан все-таки не оценил твои труды…
— Это истинная правда, саиб… Но все же я хотел, чтобы в эти радостные, счастливые для нас дни Амаль порадовала покойную мать хотя бы каплями слез над ее могилой… А там… может, мы и не останемся в Лагмане.
ЧЕРНЫЕ РОЗЫ
В Лагман машина прибыла на закате. И хоть она промчалась мимо мечети как метеор, ребятишки узнали сидящих в ней людей.
— Саид! Надир! — вопили мальчуганы, взапуски несясь за «шевроле». — Биби! Амаль!
Весть о возвращении Саида и об исцелении Амаль облетела весь Лагман. Все устремились в дом учителя Наджиб-саиба, возле которого остановилась машина. Мать Гюльшан в сопровождении двух служанок тоже пошла туда.
Потрясенная неожиданным известием, дочь Азиз-хана не находила себе места. «Как!.. Выходит, эта мерзкая медсестра обманула ее?» В ожидании матери она металась по комнате, не зная, что предпринять.
«Сколько же можно таращить глаза на этих оборванцев?!» — злилась она на мать.
Наконец мать пришла. У Гюльшан глаза налились кровью, словно у разъяренного хищника, голос стал хриплым.
— Ну говори же, говори! Она прозрела?
— Да… — с трудом вымолвила мать, обнимая дочь. — Свершилось чудо!
— А он?
— И он там… Говорят, уже обвенчались — законные жена и муж…
— Мама!.. — вскрикнула в отчаянии Гюльшан. — Я не переживу этого!..
— Что делать, дочь моя. Перед их любовью даже горы не смогли бы устоять…
— Ну нет, — скрипнула зубами Гюльшан, — одному из нас не жить на свете! Сама погибну и его уничтожу!
— Опомнись, дочь моя, стоит ли терять спокойствие из-за таких…
— Молчи, мать! Расскажи-ка лучше. Я хочу знать все-все…
Гюльшан затащила перепуганную мать в спальню и заставила ее рассказать все, что она видела и слышала в доме учителя.
— Глядишь на нее — и глазам своим не веришь, — сбивчиво докладывала мать. — Словно никогда и не была слепая. Лицо круглое, взгляд выразительный, и до того похорошела, что… А одета!.. — невольно чмокнула она языком от восторга. — Можно подумать, что она дочь-какого-нибудь важного чиновника, а не нищего раба. Белое европейское платье из шелка, чулки, лакированные туфли, серьги…
— Кто же ее нарядил? — злобно закусила губы Гюльшан.
— Врачи, говорят…
— Зачем же они вернулись в Лагман? Чтобы насмехаться надо мной?!
— Говорят, отпразднуют здесь свадьбу и всей семьей уедут в Кабул.
— Ну нет! Он останется здесь навсегда, — вскочила в бешенстве дочь Азиз-хана.
— Куда ты, безумная?
— Я не могу больше, мама!.. Я должна видеть его… — и с воплем она бросилась к двери.
— Гюльшан, где ты? — раздался вдруг крик с веранды. — Где твоя мать? Где люди! С ханом плохо… Доктора, скорее доктора!
— Я побегу за врачом, — живо отозвалась Гюльшан. Она стремглав спустилась вниз и исчезла из глаз.
На улице перед домом учителя и во дворе толпился народ. Каждому хотелось взглянуть на Амаль и собственными глазами убедиться в «чуде». Дивана с трудом пробрался во двор.
— Никакого чуда не произошло, — убеждал Наджиб столпившихся вокруг него односельчан. — Наука могущественней самого аллаха. Молитва молитвой, а больному надо обращаться только к врачам. Медицина спасает от человеческих недугов. Вы это своими глазами видите!
Вдруг Дивана вспыхнул. Он увидел Надира. «Так вот каким ты вернулся! — бормотал конюх. — Где же мой бог? И когда он так же нарядит меня?»
— Дивана, ты зачем здесь? — вдруг услышал он шепот Гюльшан.
— Ханум, с ханом плохо. Вас ждут там.
Гюльшан пристально взглянула на конюха и вздрогнула от неожиданно родившейся мысли. «А что, если?.. За деньги и женские ласки этот недалекий парень продаст и заложит собственную душу…»
— Ну хорошо, пойдем… — медленно повернулась она, с трудом отрывая взгляд от счастливой и ненавистной ей пары.
Но и за ней также пристально следили два глаза. Сердце Биби тревожилось. Словно она чуяла какую-то неотвратимо надвигающуюся беду и готовилась любой ценою защитить сына. И Биби не упускала Гюльшан из виду, пока та не ушла с конюхом.
Как и положено слуге, Дивана шагал на почтительном расстоянии от своей госпожи. Зависть царапала его душу. Как ему было примириться с тем, что сын Биби стал мужем дочери Саида?