Если рассчитать скорость вылета и убрать из гильзы сколько-то мешочков с порохом, то можно при одинаковом угле возвышения ствола добиться того, что снаряд будет падать почти вертикально. У снаряда к тому моменту горизонтальной скорости вообще не будет, все затормозится об мягкий воздух.
А если снаряд падает сверху — это и есть навесной огонь.
Слайды:
И для него совсем не обязательно задирать ствол, как пишут разные безграмотные учебники.
Зато строго обязательно уметь считать.
Вы скажете: ой, сложно!
Ну правильно, я потому и не погружаюсь в дебри. Просто: снаряд затормозился о воздух. А сложно — это учет силы Кориолиса и вращения снаряда на боковое отклонение. Там при определенных сочетаниях нагрузок снаряд может пойти не по ветру, а против ветра. Ветер справа — но и снаряд уходит направо, хотя, казалось бы, должен уходить налево.
Артиллерия вообще контринтуитивная вещь.
Крайняя тайна бога войны
Тихо в горах,
только не спит Аллах.
Кафиры его наладили нах.
Вот и не спит Аллах.
Стишок этот я услышал от "железного Германа", командира первого дивизиона самоходчиков. Произошло это не один десяток лет назад: "был я юным поросенком под присмотром у свиньи", и как-то раз мне пришлось отстоять четыре наряда, и сокрушался я, что несправедливо сие.
И "железный Герман" сказал: война — это не про справедливость ни с какой стороны.
Поскольку нас в то время очень сильно воспитывали на примере святой освободительной Великой Отечественной, я изумился даже сквозь четырехнарядный недосып. Это как же?
Ты ж артиллерист, удивился Герман и даже очки поправил. Какая тут справедливость, когда ты шнур дергаешь, и где-то за двенадцать километров от этого сорок человек шрапнель выкашивает. Ты этих людей в лицо не видал, по именам не знаешь — какая справедливость?
И, видя, что я уже шатаюсь и не особо понимаю происходящее, снизошел до пояснения: война просто инструмент, сказал "железный Герман". Как нож у тебя в руке. Ты вот картошку чистишь, а мог бы людей резать. А вот во имя чего мы стреляем — это как раз про справедливость и другие интересные вещи.
Про какие же, осмелился я спросить.
Подрасти, сказал тогда "железный Герман". Пока что ты дорос только до анекдота.
Иногда мне кажется, что все это мне приснилось. Пар над котлами, разложенные на брезенте детали картофелечистки. Повар, старательно разводящий горчичный порошок в "типа горчицу". И "железный Герман", который точно был на юге "за речкой", и был в ГСВГ, и теперь вот вместо какой-то интересной или хотя бы яркой байки рассказывает задолбанному кухонному наряду трижды расперебородатый анекдот, этакий "магрибский молитвенный коврик" с армейским узором и нечетким отпечатком личности самого полковника, который уже тогда был немолод, а теперь и вовсе не ведаю, жив ли на свете.
Многим известна повесть; думаю, что и вы ее слышали — вряд ли случайные люди дочитали до этого места. В таком случае просто перелистайте. Ну или вспомните, когда вы услыхали байку первый раз — и когда, и кому рассказывали ее в последний раз.
Ну то есть, крайний, да, крайний, как теперь принято говорить.
Итак, слушайте.
Тихо в горах, только не спит Аллах. Кафиры его наладили нах, вот и не спит Аллах. Кроме Аллаха, не спят часовые. Слышат часовые, как Луна идет по небу. Слышат часовые, как журчит по камням Герерут. И слышат часовые некий подземный стук, исходящий из глинобитного сарая, куда посадили пленного шурави.
Но знают часовые: связан пленник, и хорошо связан. Далеко убраны все предметы, которыми сын шайтана мог бы повредить веревки, или стену, или себя.
Откуда же стук?
Тогда часовые оставляют на стене младшего, а сами, призвав Аллаха, идут к сараю и смотрят в маленькое окошко.
И один часовой говорит второму: "Надо же, как силен духом проклятый кафир. Вечером потребовали от него секреты обращения с минами, но зря дали время до утра. Или он пробьет стену, или разобьет свою голову. Стоит позвать старших!"
Второй часовой отвечает: "Старшие спят, и не обрадуются, если мы их разбудим из-за свиноеда".
Первый часовой прислушивается и говорит: "Беги, зови старших! Кафир начал молитву или проклятие, пусть немедленно что-нибудь сделают!"
И вот сбегаются к сараю душманы, и переводчик наставляет ухо. И слышит, как пленник упорно стучит головой в стену, повторяя: