Хорошенькие девушки в крестьянских блузках и коротких расклешенных юбках из красного атласа и в сетчатых чулках сновали между столиками, продавая различный товар, лежащий на подносах, висящих на ремне через плечо: сигареты по баксу за пачку, тряпочных кукол (для вашей куколки) по пятерке, букетики красных роз, тоже по пятерке — по баксу за искусственный цветок. К покупкам не принуждали, но они подразумевались так же, как и внушительные чаевые — ведь парни не хотели выглядеть скрягами перед куколками, с которыми они пришли, или теми, которые впаривали им сигареты, тряпичных кукол и цветы — настоящие или фальшивые.
Позади справа от вошедших Уайатта и Бэта была гардеробная стойка, где они отдали верхнюю одежду рыжеволосой девушке в жилете из лосиной кожи с бахромой, надетом поверх желтой блузки, которую венчала пестрая бандана, повязанная на шее. Слева располагался столик старшей официантки, брюнетки, одетой так же, как и гардеробщица. Эта форма была стандартной для официанток, четверо таких же милашек в коротких кожаных жилетах подавали клиентам напитки на подносах — прямо девушки-ковбои из Зигфельда.
Поодаль слева располагалась небольшая сцена, но низкий потолок помещения позволил установить на ней лишь рояль-миньон и два ряда мест для музыкантов — саксофон, тромбон, ударная установка, скрипка, труба и кларнет. Музыканты как раз начали входить на сцену, словно маленькая армия, одетая в смокинги. На паркетном танцполе передними хватило бы места, может, на дюжину танцующих пар, если, конечно, они не станут смущаться, касаясь друг друга плечами и другими частями тела.
Официантка-брюнетка уже давно знала Бэта и отвела мужчин к заранее забронированному столику в первом ряду. Одна из официанток с банданой на шее тут же подошла к ним, и Бэт заказал чистый бурбон, а Уайатт попросил принести пива.
Уайатт оценил обстановку. Толпа хорошо одетых людей состояла преимущественно из молодежи — уставшей от хорошо оплачиваемой работы, парней, одержимых желанием повеселиться и готовых платить немыслимые деньги за право на это. Некоторое количество пожилых ловеласов в компании куколок за столами в форме почтовых марок. Но все равно в основном — дети. Некоторые, проматывающие свое наследство из серебряных ложек, другие — вполне благополучные, тратящие часть денег здесь… но дети. Кто еще может зависать в точке, которая открывается только после полуночи, и ходить от клуба к клубу часов до пяти утра?
Ответ на этот вопрос можно было получить, глядя на известные лица, видневшиеся тут и там. Известные, по крайней мере, в пределах Манхэттена.
— Вот эти два парня, — тихо сказал Бэт, наклонившись к Уайатту, — звезды из «Янкиз», полтора часа назад они были в списке на игру с «Фоллиз»… Вот эта дама — официантка с Парк-авеню, у которой денег больше, чем мозгов, а педик рядом с ней — ее новый фаворит и дилер, специализирующийся на этой «современной» ерунде, сам понимаешь, закорючки, квадратики… Эта дама замужем за крупнейшим банкиром нашего городка, но смазливец, с которым она здесь, — отнюдь не он, а вот этот почтеннейший недотепа. Редактор «Таймс», чья жена, конечно же, думает, что он жжет свет, добивая очередную передовицу о мировой политике.
Вместо этого редактор, судя по всему, добивался более близких отношений с некой блондинкой.
— Кстати, еду здесь не подают, — добавил Бэт, хотя Уайатт его и не спрашивал.
— Это после Ректора и Джека Дунстана? — ответил Уайатт. — Я теперь могу не есть до вторника.
Бэт поднял указательный палец.
— Ну, когда ты захочешь, можешь получить стейки или сэндвичи наверху.
— А где хозяин?
— Джонни появится. После Текс.
— Текс?
Бэту не пришлось отвечать на вопрос. В этот момент оркестр заиграл джазовую версию «Пони Бой» и на сцене появилось длинноногое сверкающее видение, «выехавшее» из-за кулис, похлопывая себя по бедру и размахивая белым «стетсоном», украшенным драгоценными камнями.
— Вот что я имел в виду, Уайатт, — прошептал Бэт. — «Стетсон» говорит сам за себя.
Все в этой женщине говорило само за себя. Привлекательная, с полусонными глазами, словно вышедшая из мультфильма, с выразительными формами, подчеркнутыми облегающим платьем с блестками, несколько петель жемчужных ожерелий на шее, лежащих на пышной груди, запястья, увешанные сверкающими браслетами, завитые волосы, едва касающиеся плеч, крашенные перекисью в тон белому «стетсону», сверкающему камнями и теперь щегольски скошенному набок, большой рот, накрашенный красной помадой… Каким-то образом этот рот раскрылся еще шире.