— Жена? — спросил Фрэнки.
— Нет, нет, мистер Йель, у моей Марии все отлично. А вот дочка… помните мою маленькую Олимпию, вы ей на последний день рождения двадцать долларов дали?
— Ага. Ей восемь исполнилось.
У Ника и Марии была чудесная дочурка с личиком ангела, обрамленным кудрями каштановых волос.
— Она всегда улыбалась и смеялась.
— Но не теперь, — сказал Ник. — Она плачет и не может сказать, почему. Не ест ни крошки. Плохо спит, а когда засыпает, просыпается, крича от кошмаров.
— Ты водил ее к доктору?
— В конце концов мы это сделали, да, но доктор сказал, что Олимпия в порядке, просто у нее такой возраст, он сказал. Но и Мария, и я уверены, что тут что-то не так.
Фрэнки тут же понял, что делать.
— Ник, ты знаешь Марию Деспано?
— Еще бы. Все знают Марию, она просто святая. Два года назад ее муж умер в эпидемию гриппа, но она все еще носит траур по нему, одеваясь только в черное.
— Ага, а еще она чудесно ладит с детьми, эта Мария. Дети рассказывают Марии такие вещи, которые они не расскажут ни родной матери, ни монахине, никому другому.
— Думаете, Олимпия… но, мистер Йель, моя дочь не знакома с Марией, может, пару раз ее видела в церкви.
— Неважно. Слушай, Ник, у меня полные карманы этих Энни Окли на Кони-Айленд.
— Энни — что?
— «Энни Окли», пригласительных билетов. У меня хорошие взаимоотношения с тамошними хозяевами. Так что ты отдаешь мне своего ребенка на вторую половину дня субботы, и Мэри побудет с ней. Покатает на пони, купит сахарной ваты и мороженого. Вот увидишь, твоя девочка раскроется перед ней, как распускающийся цветок.
Все произошло в точности так.
А затем святая вдова Деспано доложила Фрэнки о своих открытиях, и он разразился потоком такой брани, от которой призрачное лицо Марии стало бы бледно-серым, если бы уже не было таковым.
Фрэнки связался с Ником и сказал, что знает причину плача и ночных кошмаров Олимпии, но не скажет Нику до ближайшего воскресенья.
— Почему же до воскресенья, мистер Йель?
— Никаких вопросов. Пусть Мария приготовит свое лучшее блюдо, но сделай так, чтобы ни твоя дочка, ни вообще кто-нибудь из твоих детей не обедали с нами. Я попрошу Марию Деспано забрать Олимпию и двоих твоих мальчишек на Кони-Айленд, чтобы они снова там повеселились.
— Хорошо, мистер Йель… но я не понимаю…
— Скоро поймешь. И еще одна вещь, очень важная…
В воскресенье Фрэнки пришел в дом Колувосов, особняк на Клинтон-стрит. Ник встретил Фрэнки на пороге и проводил его в гостиную, где уже сидели Мария и брат Ника, Георгиос, живший в квартире над ними. После небольшого разговора Мария оставила их, извинившись и сказав, что ей надо сделать последние приготовления к обеду.
Вскоре Фрэнки, Ник, Мария и Георгиос съели восхитительное блюдо — жареную ногу ягненка со всевозможными гарнирами и стали пить кофе по-турецки с пахлавой. Потом наступил черед маленьких рюмочек с узо.
Фрэнки допил последний глоток из своей рюмки и повернулся к Нику.
— У меня плохие новости для тебя, Ник, и для тебя, Мария. Ник, причина ночных кошмаров твоей Олимпии — твой брат Георгиос.
Ник дернул головой назад, словно не расслышал. Лицо Марии не выразило ничего, возможно, она просто была оглушена услышанным. Георгиос уставился на скатерть, словно изучая узор на ней.
— Ты скажешь им, Джордж, или мне это сделать? Как ты завлек их маленькую девочку на чердак, обещая ей шоколадку, а потом изнасиловал ее? И сказал ей, что убьешь ее, если она проронит хоть слово?
Георгиос замер от ужаса, а потом вскочил из-за стола, чтобы убежать, но Фрэнки уже наставил на него свой револьвер сорок пятого калибра.
— Сядь, — приказал Фрэнки. — Невежливо уходить, когда разговор еще не закончен.
Мария рыдала, закрыв лицо руками. Ник вскочил, выпучив глаза, но не проронил ни слова. Георгиос медленно сел.
Фрэнки положил свой револьвер на стол и подвинул его к Нику.
— Как бы я ни хотел убить этого бесчестного выродка, пусть он и твой брат, я не эгоистичен. Я не собираюсь лишить тебя этой чести.
— Моего… родного… брата?.. — побледнев, с расширенными от горя и шока глазами спросил Ник.
— Знаю. Мне тоже это неприятно.
— То есть… Вы хотите, чтобы я… убил своего родного брата?
Фрэнки жестко посмотрел на Ника.
— Я знаю, что ты вежливый парень, миролюбивый. Но мне было нелегко выяснить, что случилось с твоей дочерью, и я делал это не для того, чтобы этот больной ублюдок избежал наказания. Но это уже не моя обязанность, а твоя.