Обойдя ряды коробок сзади, он вернулся к своему младшему товарищу с другой стороны.
— Сколько? — спросил Уайатт полушепотом, как в церкви, так, что от его слов даже не было эха.
— Приблизительно? Четыре тысячи.
Четыре тысячи коробок выпивки высшего класса, выпущенной до принятия закона Волстеда.
— Джонни, возможно, мы были не правы насчет всего этого.
Джонни с любопытством и удивлением посмотрел на него.
— Почему? Пришел в голову другой план?
— Нет. План хороший. Но увидеть эти ряды коробок во всей их красе… насколько хорошо ты знаешь этого персонажа, Ротштайна?
Джонни пожал плечами.
— Его никто на самом деле не знает достаточно хорошо. Он из тех, кто ведет себя дружески, но все равно остается какой-то холодок. Я играл с ним в карты много раз, он был в игре, когда я выиграл все это.
— Бьюсь об заклад, он не обрадовался, потеряв это.
Джонни ухмыльнулся.
— Думаю, Ротштайн не любит проигрыши, временные. Но он в некотором роде негласный партнер в моем заведении.
— Насколько?
— Умеренная ежемесячная плата. Он решает проблемы, в том числе с Таммани Холл, если в этом возникает необходимость. Думаю, он единственная причина того, что в Манхэттене не идут постоянные войны с перестрелками. У него связи со всеми бандитскими группировками, и он делает дела так, чтобы никто не становился слишком алчным.
— Ему это было бы интересно? — спросил Уайатт, кивнув в сторону возвышающихся рядов ящиков.
— Конечно. И он, возможно, мог бы предложить за это чертовски хорошую цену. У него с собой всегда толстая пачка денег, сто кусков для него — мелочь на карманные расходы.
Уайатт кивнул, глядя на коробки с пойлом. Немудрено, что Фрэнки Йель так жаждет обрести этот запас.
— У меня есть мысль, — сказал он. — Почему бы тебе не продать всю эту кучу Ротштайну, взять под ручку твою малышку-брюнетку и отправиться куда-нибудь, чтобы подрабатывать, выдирая зубы?
Джонни ухмыльнулся и покачал головой.
— Вы шутите…
— Я смеялся? Эта маленькая куколка Дикси тебя любит, задница ты костлявая, и, будь она хоть чуточку милее, я бы сам на ней женился. Боже мой, она готовит, шьет, может нормально разговаривать. Единственное, чего она не умеет, так это петь и танцевать — именно то, что ты от нее хочешь.
Джонни открыл рот, но не сказал ни слова. Такой развернутый совет просто оглушил его.
— Это не мое дело, — добавил Уайатт, — но как друг твоего отца я имею право высказаться.
— Уайатт… Дикси… она мне дорога, но я же только начал. Вы ведь сами сказали — первый большой прыжок в жизни. Может… может, лет через пять-шесть, когда у меня будет куча денег, а не выпивки, я осяду и заживу спокойной жизнью. Возможно, в этой жизни будет место для Дикси. Может, я даже снова займусь стоматологией, как мой покойный отец. Но сейчас…
— Вся эта выпивка для тебя — как сокровище.
— Ага, еще бы! Что, у вас иммунитет?
— Вряд ли. Голова наполняется идеями, — ответил Уайатт, поворачиваясь к Джонни и положив руку ему на плечо. — Я все еще не потерял вкус к деньгам. Я все еще хочу разбогатеть. Но мужчине нужен партнер.
— Ну… мы же партнеры в этом деле, Уайатт. Я и вы. И, конечно, мистер Мастерсон.
Уайатт хмуро посмотрел на него.
— Я не говорю о таком партнерстве, сынок. Я говорю о таком партнере, который согреет тебя в холодную ночь, и не имею в виду лошадь и уж тем более такого старого моржа, как я.
Джонни остолбенел, ошеломленный таким потоком слов из уст Уайатта, который обычно четко отмерял их.
На самом деле Уайатт сам не слишком понимал, что с ним происходит. Внезапно он почувствовал себя неловко, а это с ним очень редко случалось. Он покраснел. Близость к этому складу превосходной выпивки, выпущенной до введения «сухого закона», похоже, опьянила его, хотя он не открыл ни одной бутылки.
Джонни нервно сглотнул, а потом задал Уайатту вопрос. Позднее, несколько раз вспоминая это, пожилой мужчина никак не мог понять, каким образом этот вопрос прозвучал в их беседе, поскольку для него не было видимых причин.
— Каким был мой отец? — спросил тогда Джонни.
— Преданным, — не задумываясь ни на мгновение, ответил Уайатт.
Как потом оказалось, это была единственная беседа этих двух людей об отце младшего Холидэя, но, обдумывая ее позднее, Уайатт чувствовал, что его ответ был абсолютно адекватен.