— Мне действительно приятно это слышать, босс. Чертовски приятно.
Он подвинулся на край деревянного стула.
— Это что-то вроде… Вы называете это… переговорами? Ротштайн в качестве посредника между двумя недружественными группами?
— Нет. Возможно, до этого дойдет позднее. Это исключительно официальный прием. Игра с высокими ставками, как сказал Ротштайн.
— Да уж, ставки высоки, типа, мне получить пулю в затылок.
Йель проигнорировал последнюю фразу.
— Можешь взять черный «Кадиллак». Прикуп — штука баксов. Вот.
Он достал из-под бухгалтерского журнала конверт и передал его Элу.
Тот взял конверт, откинул большим пальцем клапан и пересчитал деньги. Три штуки, сотенными.
Йель улыбнулся, хотя в его нынешнем настроении для этого требовалось определенное усилие.
— Выиграешь, проиграешь, все твое, мальчик.
— О, спасибо, босс. Может, я смогу провести эту ночь с пользой.
Йель поерзал в кресле.
— И Ротштайн сказал… как там он это сформулировал? Это «жест» со стороны Холидэя. Дружественный жест. В общем, они хотят удостовериться в том, что ты уже не горишь желанием прикончить эту костлявую задницу.
— Ну, я все также горю этим самым желанием.
— Черт подери, Эл, сделай так, чтобы они подумали, что ты не хочешь!
Эл вздохнул, откинувшись на спинку стула.
— Кто со мной?
— Никого. Ни телохранителей, ни поддержки. Хозяева диктуют правила. Даже Ротштайн будет один.
Эл снова сдвинулся на край стула.
— Босс, вы же не думаете, что я отправлюсь без пушки!
— Насчет железа ничего не говорилось. Они просто хотят, чтобы вокруг не стояла толпа горилл и чтобы какое-нибудь мизерное недоразумение не переросло в стрельбу. А ты можешь отправиться загруженным, только не переусердствуй.
Как выяснилось, оружие было первым предметом обсуждения. Когда Эл поднялся по ступенькам и вошел в главный вход особняка, его встретил Бэт Мастерсон. Даже не поздоровавшись, он принялся его обыскивать, позволив себе такую вольность, как самому залезть в правый боковой карман пиджака Эла и вытащить оттуда револьвер тридцать восьмого калибра. Он быстро отдал его Техасской Гуинан, которая играла роль дежурной официантки.
Эл перехватил запястье Мастерсона, хотя его оружие уже было в руках у девушки-блондинки, кричаще одетой, словно на карнавальном шествии, в красное с блестками платье с большим вырезом.
— Нет, — сказал Эл.
Улыбка Мастерсона выглядела настоящей, но его светло-голубые глаза смотрели ледяным взглядом.
— Извини, Эл, как в Додж-сити или Тумстоуне. Проверка в дверях на стрелялки.
— У меня с собой только одна, — сказал Эл, отпуская запястье Мастерсона и выставляя руку ладонью вперед. — И я хочу получить ее обратно. Сейчас.
— Если ты не желаешь играть по правилам, установленным в этом доме, — начал Мастерсон, и его улыбка стала такой же ледяной, как взгляд, — то мы попросим тебя уйти.
— Тогда мне придется уйти. Я не собираюсь играть в Даниила в вашем чертовом львином логове.
— Воля твоя.
Эл наклонился к нему, оказавшись чуть ли не нос к носу.
— Послушай, отец, если бы ты пришел в мой дом один, а я там был бы со своими ребятами, ты бы вошел внутрь без своей пушки?
Мастерсон вздохнул, секунду подумал и выдохнул:
— Нет. Я не стал бы… Текс! Верни ему его штуковину… Входи, милости просим.
Сделав жест в духе «проходите», Мастерсон пошел сквозь открытые двойные двери.
Техасская Гуинан отдала Элу револьвер тридцать восьмого калибра, взамен которого он вручил ей свою черную «борсалино», а затем отщелкнул барабан револьвера и крутанул его. Все патроны были на месте.
— Спасибо, милая, — сказал ей Эл, и она улыбнулась в ответ, обнажив все зубы и захлопав глазами. Платье прикрывало едва половину ее груди, отнюдь не худшей груди, особенно для женщины под сорок. — Я слышал, у тебя здесь действительно хорошее шоу.
— Ты можешь как-нибудь посмотреть на одно из моих шоу, солнышко, — ответила она.
Она мило взяла его под руку и проводила, благо в небольшую комнату в фасадной части здания с затянутым зеленым фетром столом для покера идти было недалеко. Все кресла, кроме одного, повернутого спинкой к незажженному камину, над которым висела картина с пейзажем Дикого Запада, уже были заняты. Когда он вошел, никто не встал, но все кивнули и поздоровались.
Сидевший напротив пустующего стула Джонни Холидэй обернулся к Элу.
— Рад, что ты решил прийти. Добро пожаловать.
Задрав голову, он повернулся в кресле и протянул Элу руку для пожатия. Эл пожал ему руку.