Тенро, во всем прислушивающийся к отцу, также не имел ничего против присутствия жреца. Сам он не интересовался религией, но и не являлся ее противником. Он считал, что каждый имеет право жить, как хочет и верить в то, во что считает нужным, если это, разумеется, не мешает жить остальным.
Пока Тар с сыном разбивали лагерь и занимались костром, Ульн распряг лошадей и теперь негромко читал молитву Альтосу, вознося хвалу милосердному богу за то, что тот направляет стопы отрока своего.
Когда Ульн закончил, пламя костра уже весело потрескивало, отгоняя сгущающийся сумрак. Подобравшись поближе к костру, грузный мужчина протянул руки к огню, но тут к нему подсел Тар и попросил жреца помолиться за его умершую жену.
Вопреки тому, что сам он замерз и сильно проголодался, Ульн не мог отказать старику. Вновь опустившись на колени, пилигрим сложил пухлые руки на груди и снова воззвал к своему богу, моля всевышнего даровать покой душе Халины.
Сам Тар опустился на колени рядом с пилигримом, приняв такую же позу. Он был не грамотен и не знал слов молитвы, поэтому сосредоточенно молчал, с надеждой взирая на звездное небо и слушая монотонное бормотание Ульна.
Тенро наблюдал за ними, выкладывая из сумки небогатые запасы провизии: сыр, вяленое мясо, лук, воду да хлеб. Растянувшийся рядом с мужчиной волк, так жалобно смотрел на все эти приготовления, что был вознагражден за старания солидным куском мяса и ломтем хлеба.
Никого, не дожидаясь, Ар первым принялся за еду, умыкнув у охотника еще и луковицу, за что был в шутку ударен по хитрому носу.
— Мохнатый проныра, — осуждающе покачал головой Тенро, потрепав питомца за ухом.
С животными он ладил куда лучше людей и чувствовал себя свободнее. С тех пор, как он вернулся с войны, Тенро всегда сдерживал себя, подавляя прошлые привычки, неуместные в нынешней мирной жизни. Это не позволяло ему чувствовать себя свободно, в компании незнакомых людей.
— Снова балуешь его? — Ульн закончил молиться и Тар, поднявшись с колен, грозно зыркнул на волка. — Прожорливая зараза, он и нас, как-нибудь, слопает! Или, вон, лошадок!
— Будет тебе, отец, — примирительно улыбнулся Тенро, протягивая Тару мех с водой.
Недовольно засопев, старик напился и, отерев седую бороду, принялся за еду, ловко орудуя охотничьим ножом.
Первым закончил с трапезой, разумеется, Ар, после чего сразу же заснул. Тенро, доедая хлеб, улегся на теплый бок зверя, слушая бесконечную речь пилигрима о величии и милости Альтоса.
Ульн, казалось, вообще может говорить лишь о своем боге, однако эти его речи нисколько не надоедали охотнику. По голосу и выражению лица пилигрима, Тенро понимал, что тот верит всей своей душой, бескорыстно и искренне и он уважал жреца за это.
Однако слова Ульна не находили отклика в душе бывшего разведчика, привыкшего рассчитывать лишь на самого себя, да на боевых товарищей. Он видел усеянные трупами поля боя, разорванные на куски тела друзей, залитую кровью землю, измененных духами тварей и понимал, что в таких местах бога точно нет.
Ульн говорил, что Альтос живет в сердцах и душах людей. Но как тогда быть с теми, чьи души пожрали твари пограничных лесов, а сердца вырвали чудовища, словно вышедшие из ночных кошмаров?
В тоже время многие из солдат не теряли веры, даже когда гибли от когтей и клыков. Были ли он правы?
Тенро не знал ответа на этот вопрос. Возможно, если бы он рос в городе, где есть храмы, как многие из тех, с кем он служил, то угрюмый охотник видел бы жизнь иной. И все же судьба распорядилась иначе.
Мужчина не любил думать о том, чего не случилось и не случится. Он такой, какой есть и его это вполне устраивало. По крайней мере, пока. Оставив ночные беседы отцу и пилигриму, Тенро уснул.
Бывшему солдату снова снилась война с наэрами.
Он с отрядом медленно пробирался сквозь зеленые заросли Вечных лесов, двигаясь вдоль Серебристой мглы — одной из рек этих земель.
Разведчики должны были объединиться с пехотинцами и вторым отрядом разведки, чтобы вместе отправиться вглубь лесов. Таков был план.
Командир разведчиков, мужчина средних лет, с умными глазами и суровым, немного угловатым лицом, не разглашал подробностей, но каждый воин понимал, что дело предстоит серьезное.
Тенро хорошо помнил этот день и от этого тягостное чувство, сжимающее его сердце стальными тисками, лишь усилилось. Теперь он знал, что произойдет, но был пленником в собственном сне и мог лишь наблюдать за происходящим, глядя со стороны на самого себя, бесшумно скользящего следом за командиром.