Поскольку кроме несуществующего пейзажа на плато был лишь один объект, заслуживающий внимания, Стивен задержался взглядом на металлической табличке, установленной в память о передаче Бикона — территории, представляющей исторический интерес и обладающей природной красотой, — в дар нации в 1935 году. Там же были выгравированы имена дарителей, и Стивен, не удержавшись, прыснул: посмотрели бы они сейчас на эту красоту.
Часто с Эксмура открывался вид на Бристольский залив и иногда на Брекон-Биконс, возвышающийся по ту сторону залива на далекой уэльской земле, но в тот день белесое небо с серыми рваными облаками размыло горизонт, лишив его всякого очарования. Стивен обернулся, посмотрел на неровную тропку, по которой поднялся сюда, на небольшую гравийную площадку, символизирующую парковку. Там даже стояли две машины, и ничего необычного в том не было: люди любят пейзажи, но любят, по счастью, и прогулки, а наслаждаться и тем и другим, не выходя из машины, просто невозможно.
Стивен огляделся, но никого не увидел. Даже удивительно, как быстро люди теряются среди этих безликих холмов.
Впрочем, Данкери-Бикон не был совсем уж безликим. То тут, то там высились каменные холмики древних захоронений. Стивен выдернул из кармана пластмассовый голубой фотоаппарат и повернулся вокруг себя, выбирая ракурс получше.
И выбор тут же стал очевиден. Стивену сделалось нехорошо.
Эйвери хотел увидеть ту часть Данкери-Бикон, где он зарыл трупы.
По дороге сюда Стивен не думал об убийствах, но теперь вдруг осознал, что стоит в каких-то пятистах ярдах от трех наспех вырытых могил.
Ясмин Грегори.
Луиза Леверит.
Джон Эллиот.
Кляня себя за нездоровое любопытство, Стивен вгляделся в земли, расстилающиеся вокруг, пытаясь соотнести отметки, сделанные на карте шариковой ручкой, и прибитый ветром утесник. Он уже не видел камней на древних могилах, камней, установленных в знак почета и уважения, — наметанным взглядом убийцы он примечал трещины в грунте, проплешины в зарослях вереска. Но прагматичный мальчишеский ум вернул его к реальности. Это произошло давно. Новая трава, утесник и вереск укрыли потревоженную землю, смягчая горечь, врачуя раны отдельных семей и целого народа. Стивен понимал, что разглядеть здесь что-то может лишь знающий глаз, да и то не без помощи воображения.
И Стивен дал волю воображению. Сквозь мутный видоискатель обведя взглядом плато и остановившись там, где, как ему казалось, могла находиться одна из могил, он нажал кнопку. Снимок был сделан — как-то слишком легко и быстро по сравнению с тем, сколько занял сам путь. И потому Стивен повернулся градусов на сорок, снова щелкнул кнопкой и только после этого принялся спускаться.
Пересекая парковку, Стивен на всякий случай заглядывал в машины. Иногда в жару люди оставляют внутри собак. Стивен мечтал как-нибудь увидеть такую собаку, разбить стекло — а что делать? — спасти ее и забрать себе, потому что нельзя же оставлять животное столь черствым и бессердечным людям.
Но день выдался прохладный, и никто из приехавших на Данкери-Бикон не оставил собаку в машине. Собаки отправились на прогулку с хозяевами, а Стивен пожал плечами и решил, что для того, чтобы его фантазии воплотились в жизнь, надо жить рядом с большим супермаркетом, а супермаркета в Шипкотте все равно нет.
Он оглянулся на уродливый коричневый холм на фоне хмурого неба.
Отсюда древние захоронения просматривались гораздо лучше: то, что сверху казалось плоским, под этим углом приобретало объем. Онемевшими от холода пальцами он снова достал фотоаппарат, навел его на возвышение и нажал на кнопку.
И уж после этого направился домой.
На развилке, откуда тропа уходила прямо к Шипкотту, Стивен заметил капюшонников. Они двигались прямо навстречу, опустив головы, с трудом преодолевая крутой подъем.
Стивен быстро огляделся, как будто на совершенно ровном плато могли вдруг возникнуть спасительные скалы, куст или дерево. Впрочем, можно упасть в заросли вереска прямо рядом с тропой. Когда пес Льюиса, вечно сонный Банни, был еще жив, они прятались от него так. Выжидали, пока тот погонится за зайцем, падали в вереск и свистели, а потом с хихиканьем, перешептываясь, смотрели, как лабрадор мечется по плато, и наконец находит их, и тычется мокрым носом, и лижется, и восторженно лает.
Но человек гораздо выше собаки.
Капюшонники уже совсем рядом. Если они заметят его, испуганного, сжавшегося среди цветов — точь-в-точь испуганный страус, засунувший голову в песок, — позора и синяков не оберешься.