— Прекрати, — сдавленно произнесла Брюн. — Прекрати!
Она хотела оттолкнуть его, но он был сильнее. Карл принялся целовать ее в шею, резко, почти кусая.
— Убей меня, — сказал он. — Да, я виноват. Да, я заслужил это.
— Нет, — сказала Брюн. — Хватит!
Но он не давал ей выпустить кинжал, и прижимался все ближе. Горячее и липкое уже текло и по ее груди.
— Ты же этого хочешь, — сказал Карл.
Дыхание Шмеллинга стало прерывистым. Но вдыхать глубоко он не хотел. Карл боялся все же ненароком пробить плевру. Тогда было бы не избежать внутреннего кровотечения.
— Нет! — закричала Брюн.
— Хочешь. Но ты хочешь, чтобы это сделал Лот. Зачем впутывать его в наши маленькие дела? Давай покончим с этим, как начали — только вдвоем…
Карл рванулся вперед. Со стороны это выглядело так, словно он насадил себя на лезвие. Но кинжал скользнул по боку. Лезвие воткнулось в предплечье Шмелинга и остановилось. Брюн удалось отпихнуть Карла и отбросить кинжал.
— Перестань! — закричала она.
Карл стоял перед ней, обнаженный, окровавленный. Глаза его были мутными от боли. Он вряд ли ее видел. Брюн шагнула вперед и толкнула его в грудь. Карл покачнулся. Тут он понял, чего она хочет. Карл сделал несколько шагов назад. Он наткнулся на край кровати и опустился на нее.
— Или так, — сказал Карл.
Потолок в спальне Тачстоунов, оказывается, по периметру подсвечивали незаметные лампы. Лепные рельефы и виньетки с цветами занимали почти все свободное место. Цветы были, кажется, даже раскрашены.
— Я тебе уже говорил, что твоя милая головка чудесно смотрится на фоне потолка? — спросил Карл.
Брюн шевельнулась.
— Мы тут все запачкали, — сказал Карл.
— Твоя рана, — пробормотала она и хотела соскользнуть с него.
Но Карл положил руку ей на спину и не дал сделать этого.
— Ааа, ерунда, — ответил он.
Потом тихонько и очень аккуратно, чтобы не причинить себе боли, засмеялся и сказал:
— Хотя это было забавно. Я мог кончить и умереть одновременно.
— Тебе надо вызвать врача, — пробормотала Брюн. — Я позвоню Андрею Ивановичу…
На этот раз Карл отпустил ее, но сказал:
— Не надо. Я сам доеду. Только подай мне одежду.
И все же он радовался, что одеваться придется в темноте. В голове гудело от слабости. Брюн не пошла провожать его. У самой двери Карл вдруг понял, что это не шум в ушах, а тихие всхлипывания Брюн. Карл остановился. Он не знал, что сказать, но и уйти просто так не мог.
— Ты любишь его больше, чем меня, — сказала Брюн.
— Успокойся, — сказал Карл. — Я никого не люблю. Но что будет с тобой, если мы оба погибнем?
Машину Карл не отогнал в гараж, а бросил прямо у веранды. Сейчас Шмеллинг немало порадовался своей небрежности. Упав на сиденье водителя, он завел мотор. Рубашка на груди уже намокла. Карл подумал о том, что ткань присохнет к коже, и поморщился. Он пошарил в бардачке. Армейскую алюминиевую флягу, в которой в старые времена был спирт, а теперь — коньяк, Шмеллинг нашел сразу. Ее пришлось поставить на торпеду, потому что двигать Карл мог только одной рукой.
Шепотом, едва шевеля губами, чтобы не сделать себе еще больнее,
а кровь все текла
выбрасывая из себя невообразимую смесь испанских, немецких, английских и русских ругательств, Карл рылся в бардачке, пока не обнаружил там шелковый носовой платок с причудливой монограммой, в которую сплетались две буквы. Одна из них, как и следовало ожидать, была стилизованной К,
а кровь все текла
а вторую не смог бы разобрать и ведущий криминалист-графолог области. Но Карл знал, что это русская «П». Приторный запах духов «Sweety», вполне оправдывающих свое название, жутко модных в этом сезоне, которые он, скорее всего,
а кровь все текла
сам и подарил владелице платка, ударил ему в нос. Изрыгнув многоэтажное проклятие, Карл с неподдельной брезгливостью исследовал платок. После некоторых сомнений он все же решил
а кровь все текла и текла
что платок все-таки достаточно чист, чтобы воспользоваться им. Да и размера он был такого, что впору не сморкаться, а надевать на голову наподобие банданы. Но повязывать его себе на голову Карл не собирался. Не собирался и сморкаться. Шмеллинг плеснул коньяк на платок и протер себе грудь. В глазах тоже прояснилось — боль привела его в чувство.